Мой «путь в первобытность» - [11]

Через несколько дней после защиты я зашел в Институт философии, чтобы забрать свои документы, которые лежали у них без движения, по меньшей мере, восемь месяцев, и снова встретился с ученым секретарем сектора истмата. «Вы насчет защиты? — сказал он, увидев меня. — Но мы еще так и решили, когда состоится обсуждение вашей книги». «Нет, — ответил я, — мне это теперь не нужно. Я уже защитил диссертацию». Далее последовало, что-то очень похожее на заключительную сцену последнего акта «Ревизора».

15. С философами общего языка я так и не нашел

Вполне возможно, что Институт философии в конце концов все же принял бы мою книгу к защите. Но общего языка с философами я так и не смог найти. Все мои уже чисто философские работы, посвященные как теории познания, так и материалистическому пониманию истории, чаще всего под тем или иным предлогом отклонялись. Одна причина была довольно ясна. Номенклатурные философские верхи считали меня ревизионистом и «путаником». Я еще в 1957 г. впервые в СССР после завершения первой дискуссии об азиатском способе производства и за семь лет до начала новой дискуссии на эту тему выступил с критикой знаменитой «пятичленки» и привел доказательства в пользу существования на Древнем Востоке особой общественно-экономической формации, отличной от рабовладельческой.28 Как отметил в одной из своих статей известный востоковед Л.Б. Алаев, который был не только очевидцем, но и участником происходивших в 60-е годы дискуссий по проблеме общественно-экономических формаций, номенклатурные идеологи, столь рьяно пресекавшие любые попытки по-новому осмыслить марксизм, в перестроечные и особенно послеперестроечные годы куда-то исчезли, а многие из ранее гонимых «путаников» встали на защиту этого учения.[28] Добавлю к этому только одно: номенклатурные идеологи не исчезли, а в большинстве своем мгновенно превратились в столь же ярых критиков и гонителей марксизма. Яркие примеры — член политбюро и секретарь ЦК КПСС по идеологии академик А.Н. Яковлев и заместитель начальника Главного политического управления Вооруженных Сил СССР генерал-полковник Д.А. Волкогонов.

Но кроме охарактеризованных выше противников у меня оказалось идейные недруги и несколько иного рода. Вплоть до 1967 г. я жил в провинции, вначале в Красноярске, затем в Рязани. Поэтому мне трудно сказать, когда это началось, но в 60-е годы значительная часть молодых столичных философов была настроена крайне антимарксистски. И объяснить это можно. За марксизм они принимали псевдомарксизмом, с которым постоянно и везде сталкивались. И эти люди, составляли основную часть работников редакций философских журналов. Если для верхов я был ревизионистом, то для этих людей — консерватором, реакционером. Если номенклатурные верхи раздражало, что я писал об азиатской формации, то для «низов» было совершенно неприемлемо, что я отстаивал идею общественно-экономических формаций, не отвергал, а разрабатывал материалистическое понимание истории. И чем лучше была написана моя статья, тем большую неприязнь она у них вызывала.

Первоначально я об этом даже не подозревал. Но однажды меня просветил молодой сотрудник редакции журнала «Вопросы философии». «Ваша статья, — сказал он мне, — написана чрезвычайно ярко и убедительно. Прочитав ее, многие придут к выводу, что теория общественно-экономических формаций верна, что она не только не находится в противоречии с новыми фактами, но, наоборот, с ними полностью согласуется. Тем самым ваша статья будет способствовать росту доверия к марксизму, что допустить нельзя. Марксизм должен быть дискредитирован. Поэтому мы ее в журнал ни в коем случае не пропустим. Из статей по историческому материализму мы отбираем только самые дубовые, самые глупые, способные только окончательно скомпрометировать это учение. А если вы вдруг захотите обратиться за поддержкой к главному редактору, то мы ему скажем, что ваша статья является ревизионистской, что она направлена на подрыв марксизма».

Таких людей, также как и представителей нашей идеологической знати, меньше всего интересовала истина. На этой почве они вполне сходились и выступали как союзники в борьбе с творческой марксистской мыслью. Для меня подобная позиция была абсолютно неприемлемой. Я считал тогда и считаю сейчас, что настоящий ученый должен руководствоваться только одним — поисками истины, независимо от того, кому она может быть полезна или вредна. В противном случае никакой науки не будет. Именно такого взгляда придерживались все настоящие марксисты. «... Правда, — писал В.И. Ленин, — не должна зависеть от того, кому она должна служить».[29] А еще раньше К. Марксом было сказано: «...Но человека, стремящегося приспособить науку к такой точке зрения, которая почерпнута не из самой науки (как бы последняя не ошибалась), а извне, к такой точке зрения, которая продиктована чуждыми науке, внешними для нее интересами, — такого человека я называю «низким».[30]

16. Несколько слов о тогдашнем советском философском мире

Сейчас мало кто усомнится в правдивости моего рассказе о том, что мне пришлось выслушать в редакции «Вопросов философии». Вышла масса воспоминаний людей, которые повествуют о том, как они еще до начала перестройки, клянясь на всех заседаниях в верности марксизму, от всей души его ненавидели и всячески стремились ему напакостить. Достаточно привести слова известного философа М.К. Мамардашвили, работавшего именно в это время, в 1968–1974 гг., заместителем главного редактора названного журнала, произнесенные им, разумеется, уже во время перестройки, а точнее — в феврале 1988 г.: «Скажем, в мое время на философском факультете — я окончил его в 1954 г. — всякий человек, который занимался историческим материализмом, был презираем... Сам знак того, что ты занимаешься болтовней, называемой историческим материализмом, свидетельствовал о том, что ты мерзавец. Хорошо это или плохо — другой вопрос. Но это была наша история. Время — которое все расставляет по местам».