— Потому что они стары, — коварно заметили Франсина.
— Мы послушаем, как он сам объясняет причину, милая моя. Папа послал мне выписку из его письма. Оно рассердило меня, и может быть, по этой причине я могу повторить вам слово в слово: «Нас в этом доме четыре старых человека и нам не нужен пятый. Пусть у нас будет молодая девушка, которая будет нас развлекать. Если приятельнице вашей дочери понравятся условия, если она ни в кого не влюблена, я приглашу ее, когда школа закроется летом». Грубо и эгоистично — не так ли? Однако Эмили не согласилась со мною, когда я ей показала выписку. Она приняла это место к большому удивлению и сожалению ее тетки. Теперь, когда настало время — хотя Эмили в этом не сознается, — я думаю, что она, бедняжка, в душе страшится своего будущего.
— Весьма вероятно, — согласилась Франсина без малейшего притязания на сочувствие. — Но скажите мне, кто они, четыре старых человека?
— Во первых, сам сэр Джервис, которому семьдесят лет; во во-вторых, его незамужняя сестра, которой около восьмидесяти, потом — его камердинер, мистер Рук, которому за шестьдесят; и наконец, жена камердинера, которая считает себя молодой, потому что ей немного больше сорока. Миссис Рук приедет сегодня, проводить Эмили на Север, и я не уверена, что она понравится Эмили.
— Должно быть, неприятная женщина?
— Нет — не совсем то; немножко странная и причудливая. Дело в том, что у мистера Рука были неприятности, и может быть, они несколько расстроили ее. Она и ее муж содержали деревенскую гостиницу возле нашего парка. Мне очень жаль этих бедных людей. На что вы смотрите, Франсина?
Нисколько не интересуясь мистером и миссис Рук, Франсина отыскивала недостатки в хорошеньком личике своей подруги. Она уже нашла, что глаза Сесилии располагаются очень далеко один от другого, и что ее подбородок мал и безволен.
— Я восхищалась цветом вашего лица, — ответила она хладнокровно. — Ну-с, почему вам жаль мистера и миссис Рук?
Простодушная Сесилия улыбнулась и продолжала свой рассказ.
— Они были принуждены поступить на место, на старости лет, вследствие несчастья. Мистер Рук обанкротился; гостиница получила дурную репутацию — самым ужасным образом — там было убийство.
— Убийство?! — вскрикнула Франсина. — Ах как это интересно! Зачем вы не сказали мне этого прежде?
— Я не подумала об этом, — спокойно ответила Сесилия.
— Продолжайте! Вы были дома, когда это случилось?
— Я была здесь, в школе.
— Вы, верно, прочитали в газетах?
— Мисс Лед не позволяет нам читать газеты. Я узнала из писем. Хотя в письмах не было подробностей. Мне сообщили, что это было так ужасно, что описывать нельзя. Бедный убитый джентльмен…
Франсина пришла в искреннее негодование.
— Джентльмен! — воскликнула она. — Какой ужас!
— Бедняжка был приезжий, — продолжала Сесилия, — и полиция никак не могла узнать причину убийства. Бумажник его пропал; но часы и перстень были найдены на теле. Я помню метку на его белье, потому что начальные буквы его имени такие же, как у моей матери до ее замужества «Д. Б.». Вот все что я знаю об этом, Франсина.
— Наверное, вы знаете, нашли ли убийцу?
— Правительство предложило награду, из Лондона прислали искусных сыщиков. Ничего из этого не вышло. Убийца не найден до сих пор.
— Когда это случилось?
— Осенью.
— Прошлого года?
— Нет! Нет! Около четырех лет тому назад.
Глава VI
По дороге в деревню
Албан Моррис, которого увидела Франсина, не довольствовался тем, что ушел в другую часть сада. Он направился дальше, к тропинке через поля, которая вела на большую дорогу и железнодорожную станцию.
Учитель рисования пансиона мисс Лед находился в таком нервном состоянии, которое ищет облегчение в быстром движении. Общественное мнение (особенно между женщинами) давно решило, что его обращение оскорбительно, а характер неизлечимо дурной. Мужчины, проходившие мимо него на тропинке, неохотно желали ему «доброго утра». Женщины не обращали на него внимания за исключением молодой и лукавой женщины, которая, видя, что он идет очень скоро к железной дороге, закричала ему в след:
— Не торопитесь, сэр! Вы еще поспеете к лондонскому поезду.
К ее удивлению, он вдруг остановился. Его репутация грубияна была так известна, что женщина отошла на безопасное расстояние, прежде чем решилась взглянуть на него опять. Он не обращал на нее внимания — он как будто что-то соображал. Шаловливая молодая женщина оказала услугу — она подсказала ему мысль.
«Не поехать ли мне в Лондон? — подумал он. — Почему же и нет? Школа закрывается на каникулы, и она уезжает так же как и все».
Он оглянулся на школу.
«Если я вернусь проститься с Эмили, она не покажется мне, и расстанется со мною в последнюю минуту как чужая. После моей опытности в женщинах, опять влюбиться — влюбиться в девушку, которая по летам может быть моею дочерью, — какой я дурак, какой чистейший, униженный дурак!»
Горячие слезы выступили на его глазах, он свирепо отер их и пошел быстрее, решившись тотчас уложить вещи в своей деревенской квартире и уехать следующим поездом.
В том месте, где тропинка выходила на дорогу, он остановился во второй раз.
Причиной опять была особа женского пола — но на этот раз жалкая девочка, плакавшая над разбитой кружкой.
