Мой отец знал Дугласа Макартура - [4]

Неудивительно, что они мыслили так мелко.

Он подумал о людях, которых убил до того, как его застрелили копы; и о тех, кто сидел в его подвале, за что его пытались арестовать; и о тех, о ком они не знали: о тех, кого он убил в других городах под другими личинами. Все они были где-то здесь, в первой комнате или во второй.

Председатель выжидательно улыбнулся.

— И это все, что вы хотите делать? — спросил он. — Строить дома, находить себе пару и притворяться, что все еще живы?

Мысль о таком мире угнетала его: пародия на мир, который они оставили позади, ничто иное, как бессильные тени жизни живых.

— Какой в этом смысл?

— Мы пытаемся создать жизнь для себя.

Он покачал головой.

— Мы не едим. Мы не спим. Мы не гадим. Мы не трахаемся. Вы называете это жизнью?

— Мы не живем.

— В этом суть, — он посмотрел на них глаза в глаза. — Вот почему я их ненавижу.

— Кого?

— Живых.

Потрясение на их лицах наполнило его удовлетворением. Он продолжил:

— Если бы вы были честны с собой, если бы у вас хватило смелости, вы бы чувствовали то же самое. Я злюсь? Я обижен? Я завидую? Да! Я об этом не просил, и не хочу с этим мириться. Я этого не потерплю.

Он стукнул кулаком по столу.

— И никто из нас не должен.

Он переводил взгляд с одного члена совета на другого:

— Нам нужна армия. Нам не нужно создавать свой собственный мир из… старых тел или костей, или херни, которую вы тут используете. Мы должны захватить их мир. Это был наш мир. На самом деле, это был наш первый мир. Мы должны вернуть его. Мой отец знал Дугласа Макартура,[5] и знаете, что сказал ему генерал? «Никогда не отступай и не сдавайся, бери, что можешь, и делай своим». Мой старик был никем, рядовым, но он последовал этому совету и кое-чего достиг в этой жизни. Так же, как и генерал.

— Более того, — продолжил он. — Они оба где-то здесь. Мы могли бы их использовать.

Председатель прочистил горло:

— Я не думаю…

— Ваши дома выглядят хреново, — перебил он. — И у вас будет магазин? У вас будет парк? Да вы могли бы жить в замке Херста.[6] Или в пентхаусе в Нью-Йорке. Где угодно. Мы все могли бы. — Он поднял сжатый кулак. — Нам просто нужно взять то, что мы хотим. У живых.

— Мы не знаем, где они находятся. Мы даже не знаем, где мы находимся!

— Мы это выясним. Мы добрались сюда, не так ли? Мы выбрались из той комнаты, где оказались после смерти. Вы, ребята, построили эту фабрику, это сообщество. Сейчас настало время сделать следующий шаг.

Он видел страх в их глазах, и ему это нравилось.

Он помнил, каково это — быть застреленным, помнил удовлетворение на лице жирного ублюдка, который выбил пистолет из его руки, и больше всего на свете хотел мести. Он подумал о том, как Уитни Хьюстон выбивает дерьмо из Ричарда Никсона. Если бы они могли обуздать этот гнев — вернуться в комнату и собрать тех, кто был наполнен такой яростью, — они могли бы собрать боевую силу, которую было бы невозможно остановить, состоящую из солдат, которых нельзя убить, потому что они уже мертвы.

Он улыбнулся про себя. У живых не будет ни единого шанса. Они были в меньшинстве, миллиарды к одному, и они автоматически войдут в состав противника, когда умрут. Это идеальный план.

Члены Совета склонили друг к другу головы, перешептываясь и совещаясь; наконец председатель встал, откашливаясь:

— Мне очень жаль. Думаю, мы совершили ошибку, пригласив вас сюда. Мы бы хотели, чтобы вы ушли.

— Заткнись, мать твою.

Старик был застигнут врасплох:

— Прошу прощения?

— Ты слышал, что я сказал.

Он пересек комнату, схватил председателя за шиворот, швырнул на пол и занял место во главе стола. Двое членов Совета встали со своих стульев, чтобы помочь старику, но он остановил их, подняв руку.

— Не трогайте его. Он может остаться или уйти, но командую теперь я. Я — главный.

Он оглядел сидящих за столом, чтобы понять — не захочет ли кто-нибудь бросить вызов, но никто не смотрел ему в глаза.

Он сделал глубокий вздох, чувствуя себя замечательно.

Может и не было ни бога, ни дьявола.

До сих пор.

Но будет.

Он улыбнулся сам себе.

О да, так и будет.

Перевод Игоря Шестака