Мой отец Соломон Михоэлс. Воспоминания о жизни и гибели - [82]

На улице пурга, густой мокрый снег. На фасаде театра — мемориальная доска, до времени завешенная полотном. Откуда-то доносятся звуки скрипки. Тихий гул голосов. Несмотря на ветер и пронизывающую сырость, люди все подходят и подходят.

Зажглись прожекторы, осветили стоявшего на небольшой трибуне Олега Ефремова. Он произнес хорошие слова, дал слово другим выступающим и попросил сказать несколько слов Нину.

Сняли полотно. Мы увидели папин профиль на фоне колеблющегося занавеса. Присутствовавшие зааплодировали.

Настала пора проходить в театр. Мы с Ниной еще накануне раздали все приглашения, которые у нас были, так как в последний момент выяснилось, что билетов на всех желающих не хватает. Администратор театра в истерике звонила нам до глубокой ночи. Жаловалась: «Обычно на такие вечера палками не загонишь, а тут все требуют по десять билетов. Я же не знала, что он такой знаменитый».

Постепенно прошли все, кроме нас с Ниной. Мы остались на улице — без билетов нас не пускали. «Еще чего, — сердилась билетерша, — необходимо им, видите ли. Всем необходимо». Но, слава Богу, в зале хватились, что нас нет, и прибежали с извинениями.

В директорском кабинете шумно и суетливо. Множество людей, знакомые лица, но не могу сразу их вспомнить. Просят подписать программку, старую папину книгу или его фотографию.

Какой-то незнакомый мне человек протянул папину карточку, я глянула на нее и обмерла. Эту фотографию я долго носила с собой в паспорте. Однажды мне надо было получить очень важную для меня бандероль из-за границы. Разумеется, это было связано с бюрократической канителью, и меня около часа гоняли от окошка к окошку. Попав к очередному чиновнику, я протянула паспорт. Нехотя он взглянул на документ и вдруг заметил папину фотографию. «Кто это?» — спросил он. Я ответила. Тогда, боязливо оглянувшись, он придвинулся ко мне и тихо сказал: «Отдайте мне эту карточку, и я исполню вашу просьбу». Просьба была достаточно серьезная, и я согласилась. Такой фотографии у меня больше не было. И вот теперь я ее вновь увидела.

Тогда я ее не подписала. Так и не узнав имени того человека. Не спросив ничего и на этот раз, я подписала и отдала очень дорогой мне снимок.

За всей этой суетой я не заметила, что комната начала пустеть. Нас с Ниной торопили перейти в зал. Мы поднимались знакомой лестницей. Я мысленно представила себе огромное зеркало на стене после первого пролета. Подняв глаза, я его увидела. Но не заметила в нем себя, погрузившись в давние воспоминания.

Наконец, мы уселись на свои места. На заднике сцены высвечена картина Тышлера «Летящий ангел». На авансцене в левом углу — кресло с накинутой на него мантией. Ее отец носил в «Короле Лире». Сверху — две белые лилии.

За столиком справа — театральный критик Александр Свободин и актер Михаил Козаков. На сцене, где когда-то выступал Михоэлс, актеры разных театров из разных стран и республик показывали отрывки из пьес, в которых он играл. Замечательные актеры!

Казалось, в самых стенах театра сохранилась энергия духа Михоэлса. Почти половина столетия, отделяющего этот юбилей от нынешнего поколения, куда-то испарилась.

* * *

А в августе 1992 года в Москве проходили траурные церемонии, посвященные сорокалетию расстрела членов Еврейского антифашистского комитета (ЕАК). С воспоминаниями выступили множество людей. В фойе демонстрировались фотографии жертв, в том числе сделанные во время ареста. При их виде меня охватила дрожь. Зал ломился. Было много молодежи. На улице Кропоткина, где помещался ЕАК, состоялось открытие мемориальной доски.

На Пушкинской, 15 прошел вечер памяти Еврейского антифашистского комитета. В приглашении было указано: «Открытие выставки подлинных документов». Я узнала об этом вечере случайно, мне даже не было известно, кто его организовал. Но так как главной целью моей поездки было найти доступ к архивам «дела ЕАК», я, конечно же, отправилась на выставку, расспрашивая всех своих знакомых, каким образом можно проникнуть в святая святых — на Лубянку. Мне повезло. С большим трудом, но удалось-таки достать номер телефона, с помощью которого можно было попасть в эти архивы.

Сотруднику по имени Владимир Николаевич я назвала себя, объяснила, что читала номер «Аргументов и фактов» с материалами об отце, что приехала сейчас из Израиля и хотела бы увидеть эти документы.

Владимир Николаевич предложил мне приехать назавтра же к десяти и хотел было объяснить, как проехать на Кузнецкий мост. Мне не надо было этого объяснять. Я там, увы, бывала. Семьи арестованных проводили в этом месте долгие часы, заранее зная, что в ответ услышат лишь одно: «Приходите через две недели».

И вправду, ноги сами привели меня к знакомому месту. На цоколе здания теперь укреплена огромная доска, возвещающая, что именно здесь находится справочная Министерства госбезопасности. А дверь, в которую я когда-то входила, оказалась совсем незаметной, в стороне от нового входа.

Я вошла в приемную, держа наготове синий израильский паспорт. Дежурный на него даже не взглянул и сказал, что Владимир Николаевич уже спускается. Действительно, тут же появился молодой человек в штатском, но с военной выправкой. Извинился, что заставил меня ждать, и предложил «отдохнуть», пока за мной не придет некто Алексей Иванович.