Мой отец Соломон Михоэлс. Воспоминания о жизни и гибели - [81]

— На каком основании вы, гражданка С., утверждаете, что Михоэлс и Голубов стали жертвами преднамеренного убийства?

Лиза ничего не поняла. Имя Михоэлса было ей известно, но о его смерти она услышала впервые. Все ее заверения, что она ничего подобного не утверждала, утверждать не могла и понятия не имела, кого преследовал грузовик, ничуть не помогли. Она получила десять лет строгого режима за «клеветнические измышления» об убийстве Михоэлса.

Таков был рассказ Сусанны. Наши попытки в дальнейшем разыскать и встретиться с Лизой С. ни к чему не привели. Она, как и Шейнин, избегала знакомства с нами.

И еще одна деталь: недавно в Израиль приехала дочь генерала Трофименко, того самого, с которым Михоэлс познакомился в Ташкенте и который был командующим Белорусским военным округом в 1948 году, во время убийства отца. Она рассказала мне, что, по словам ее мачехи, жены Трофименко, в тот роковой вечер мой отец был действительно приглашен к генералу. Трофименко выслал за ним машину с шофером, но в гостинице страшно удивились и сообщили, что машина генерала Трофименко уже забрала Михоэлса и Голубова.

— Когда?

— Да с полчаса назад.

Так спустя тридцать два года после убийства нам открылось еще одно звено в сложной цепи злодейской инсценировки.

И, в тысячный раз перебирая в уме крохи сведений, которые удалось собрать за эти годы, я мучаюсь теми же вопросами и не знаю, какой из собственных догадок верить.

Почему папа, вечно окруженный толпой друзей, почитателей, знакомых, вышел из театра один, в сопровождении лишь Голубова? Значит ли это, что они там никого не застали? Но ведь кто-то, кто знал Михоэлса в лицо, должен был быть там и дать сигнал машине? Кто же он?

Как вообще он оказался в театре в такой поздний час? Может ли быть, что этот, назвавшийся Сергеем или Сергеевым, вызвал их из гостиницы, чтобы задержать у себя до поздней ночи, а затем под каким-нибудь предлогом отправить в театр? И опять — кто из знавших папу находился в театре? Почему все-таки его не изолировали в тот вечер от Голубова? Был ли тот случайной или предусмотренной жертвой в кровавом плане? Успел ли папа понять, что умирает?

Проходят годы, а туман не рассеивается. Путаясь в версиях и догадках, я пытаюсь пробиться сквозь их дебри к истине, которая с годами уходит все дальше и дальше, чтобы навеки остаться тайной…

Вместо послесловия

В 1989 году еврейские организации вместе с Министерством культуры СССР решили создать в Москве Центр еврейской культуры и дать ему имя Михоэлса.

Полные смутных, но добрых надежд мы с дочерью поехали на его открытие. Это было мое первое посещение Москвы после отъезда в Израиль. Однако знакомство с Центром нас разочаровало. Слишком явно бросалось в глаза несоответствие между размахом задуманного и его бутафорским осуществлением.

На открытие съехались писатели, музыканты, актеры из многих стран Европы, Америки и Австралии. Основой же Центра был избран провинциальный еврейский театр, примечательный, может быть, только недюжинной энергией его руководителей, жаждущих оказаться в Москве. Помещения у театра не было, труппа ютилась в здании бывшего кинотеатра. Тем не менее дирекция сочла возможным принять на себя миссию Центра. Подготовиться к открытию организаторы не успели (или не сумели). И в то время, когда к подъезду Центра съезжались машины с дипломатическими номерами, в фойе рабочие, похоже, не очень добросовестно крепили к потолку огромную люстру. А несколько человек с метлами торопливо и истово освобождали зал от мусора и стружек. Правда, молодые художники с большим вкусом оформили мемориальную комнату отца. Как они говорили, они почувствовали себя «приобщенными к судьбе Михоэлса». И этого нельзя было не заметить.

На имя Центра пришло огромное количество телеграмм от творческих и политических деятелей всего мира. К сожалению, я даже не видела их копий — в сутолоке дирекция не сумела эти телеграммы найти.

Понятно, что деятельность Центра прекратилась, почти не начавшись. Но при этом не сберегли ни фотографий, ни макетов, ни даже отдельных, принадлежащих папе реликвий, которые любовно использовали молодые художники, оформляя комнату отца. Так, в который уже раз, пропала очередная часть архива Михоэлса.

Мы узнали об этом, когда на следующий год приехали с Ниной на празднование столетия со дня рождения отца. Юбилей отмечался на Малой Бронной. С трогательным вниманием и любовью отнеслись к юбилею актеры, режиссеры, художники, проявив глубокое понимание масштаба личности Михоэлса, ведь со времени его гибели прошло сорок два года. Большинство участников торжества никогда не видели его на сцене, в то время они были еще детьми.

16 марта 1990 года. Смеркалось, шел снег, когда мы с Ниной подъезжали к Малой Бронной, где на здании бывшего ГОСЕТа, а сейчас — Театра на Малой Бронной, должна была открыться мемориальная доска Михоэлса. Улица была запружена людьми и оцеплена. На повороте с Тверского бульвара нашу машину остановил милиционер. Шофер, высунувшись в окно, тихо произнес: «Михоэлсов везу». Мы с Ниной охнули. В такой же снежный день в январе 1948 года один из актеров, сопровождавших нас в театр, где был установлен гроб с Михоэлсом, проталкиваясь сквозь толпу, тихо говорил: «Михоэлсов веду». И люди молча расступались. Милиционер пропустил машину, и мы вышли.