Мой отец Соломон Михоэлс. Воспоминания о жизни и гибели - [59]

Об этом «крамольном» эпизоде папа поведал нам, улучив момент, когда никого из посторонних не было. В основном же, его рассказы мало чем отличались от официальных отчетов.

Только уехав из Советского Союза, мы узнали некоторые подробности его встреч в Америке, и тогда стало понятно, в какой сложной и драматической обстановке протекала эта поездка.

Об одном эпизоде я прочитала в воспоминаниях папиного друга Штейнберга, с которым он встретился после двадцатилетней разлуки. Вот как описывает Штейнберг эту встречу в своих воспоминаниях:

«Михоэлс приехал с Фефером в ноябре 1943 года из Америки в Англию в качестве посланника русских евреев…

В их честь их был организован Почетный комитет, который включал — кого он только не включал? — от жены Черчилля до деятелей рабочих комитетов Уитмена. Британская секция Всемирного еврейского конгресса организовала этот вечер для почетных гостей из Москвы. За ужином председательствовала леди Рединг, невестка первого маркиза Рединга. На другом конце стола сидел левый социалист, член британского парламента Сидней Зильберман. Здесь присутствовал и брат леди Рединг — второй лорд Мельчет. Меня попросили занять место возле Михоэлса, так как было известно, что мы друзья детства.

После трапезы началась дискуссия-беседа.

Михоэлс говорил на своем великолепном идише. Леди Рединг и ее брат пытались его понять с помощью их слабого немецкого, а я переводил.

На каждый вопрос, который ему задавали о положении евреев в Советской России, Михоэлс отвечал авторитетно, точно опытный министр на пресс-конференции. За столом ощущалось особое уважение к его личности. Моя соседка слева удивленно прошептала: „Как он великолепно играет свою роль…“

И тут госпожа Ривка Зив неожиданно спросила: „Скажите, профессор, вам известно, как мы все интересуемся будущим Эрец-Исраэль[9]? Может быть, вы могли бы нам здесь рассказать об отношении вашего правительства к этому вопросу?“

Михоэлс достаточно понимал английский, чтобы уловить суть вопроса. Однако он попросил меня перевести вопрос дословно. Мой умница из города „на берегу реки Двины“ хотел, по всей вероятности, выиграть время.

Затем он слегка отодвинул стул, как бы собираясь встать из-за стола, давая тем самым понять, что речь идет не о рядовом ответе на рядовой вопрос. Понятно было, что он собирается провозгласить продуманную, серьезную „декларацию“.

Он втянул нижнюю губу, прищурил оба глаза, улыбнулся и начал очень медленно: „Вопрос очень важный. И меня радует, что он здесь поставлен. Вы не думайте, пожалуйста, что он интересует только вас. И у нас он вызывает живой интерес. Но решение его, я полагаю, зависит гораздо больше от вашего правительства, нежели от нашего. Следовательно, я мог бы ответить вопросом на вопрос: „А какова позиция вашего правительства в отношении будущего Эрец-Исраэль?“ Но я этого не сделаю. Ибо я знаю, что вы не в состоянии дать мне ответ на этот вопрос. Война еще далеко не кончена. Судьбы народов висят в воздухе. В этой ситуации наше правительство не заинтересовано портить отношения с Англией. А ведь, как вам хорошо известно, проблема Эрец-Исраэль является острой как раз для английского, а не для советского правительства.

Я говорю все это от своего собственного имени… Я не уполномочен говорить от имени СССР. Это, вне всякого сомнения, наш общий интерес, интерес, касающийся еврейских масс. К этому могу прибавить лишь только одно — можно быть уверенным, что, если Англия решит создать в Эрец-Исраэль Еврейскую республику, с советской стороны наверняка никаких препятствий не будет“.

Закончил и опять придвинулся к столу. Стало тихо, как после монолога в классической трагедии.

Никто не понимал, что это — театр ли, искусная пропаганда, политическая речь или в этом прозвучала сама трагическая действительность.

Соломон Михоэлс был больше чем трагический актер. С нами за столом сидела глубоко трагическая личность».

Михоэлс, бесспорно, обладал талантом дипломата. То, что евреи сражались на советских фронтах и в партизанских отрядах, давало ему право с уверенностью выступать перед беззаботными людьми, собравшимися у стола. С другой стороны, самим фактом своей поездки он был поставлен в тяжелое и двойственное положение, и не раз возникали сложные ситуации, из которых нужно было выходить. Михоэлс с честью выполнил свою историческую миссию. Несмотря на противоречивость положения, он придерживался четкой и недвусмысленной позиции во всем, что касалось евреев и их будущего и что, несомненно, сыграло свою роль, когда для него наступил час расплаты.

Однако всего этого отец нам так и не рассказал, ибо постоянно ощущал на себе «бдительное око». Мы даже познакомились с одним из его «телохранителей», который, как это ни смешно, носил фамилию Оков.

Только здесь, в Израиле, мы, например, узнали от маминого племянника, ныне крупного израильского дипломата А. И., что Михоэлс, встретившись с ним в гостинице в день отъезда в СССР, улучив момент, когда они оказались наедине, принялся горячо уговаривать его перебраться в Палестину. Но и об этой встрече отец предпочитал умолчать, ибо прекрасно понимал, что для нас безопаснее не знать о «родственниках за границей».