Мой нежный цветок - [7]

— Нет, — сказала она. — Откуда ты узнал, что делать — в смысле, принести мне сухари?

— У меня два племянника. Я хорошо помню, каких мук стоило моей сестре их выносить. Она постоянно грызла сухарики.

Касси отпила из принесенной чашки. Он следил за каждым ее жестом.

Наконец спросил:

— Что такое, дорогая? Я приготовил плохой чай? Почему ты выглядишь столь несчастной?

И снова сочувствие его голоса ее тронуло. Она беспомощно помотала головой, сжала сильнее губы, пытаясь не размякнуть окончательно. Но когда заговорила снова, не смогла скрыть слез.

— Чай замечательный. Но все остальное…

— Мне жаль, что так получилось с ребенком.

Нельзя было поступать так безответственно. — Он взял ее руку, вложил между своих ладоней. — Я виню себя, Кассандра. Я давно вышел из возраста, когда позволительно, чтобы человеком управляли импульсы, поэтому молю тебя позволить мне искупить свою ошибку лучшим из известных мне способов.

Его ладонь поднялась по ее руке к плечу, скользнула в широкий вырез вечернего платья, легла на шею.

Она задрожала от его прикосновения — такого нежного, полного эротики. Возможно ли оставаться бесстрастной в таких обстоятельствах? Не дать своей решимости ослабнуть под его напором?

— '''— Ты меня боишься? — спросил он.

— Да, — призналась она, глядя ему прямо в глаза.

— Не объяснишь, почему?

Она не посмела признаться, как коварно ее притяжение к нему.

Бенедикт продолжал глядеть на нее, поглаживая ее затылок. А затем неожиданно спросил:

— Как получилось, что ты выросла без отца, Кассандра?

— Мои родители не были расписаны. А когда мне было семнадцать месяцев от роду, отец променял мою мать и меня на другую женщину.

Больше мы о нем ничего не слышали.

— С нами так не случится. Обещаю тебе, что свято сдержу свои брачные обеты. Буду заботиться о тебе и малыше.

— Не надо обо мне заботиться, — сухо заявила Касси, хотя едва слышный внутренний голос бубнил о том, как хорошо было бы принять его предложение. Понять, что значит иметь возможность опереться на крепкое плечо, почувствовать рядом большое мускулистое тело ночью. — Раз моя мать смогла позаботиться о себе и о ребенке, то и я не хуже.

— Разве ты не видишь, что у тебя нет такой необходимости? Что можно разделить заботы пополам?

— Я не говорю, что ты должен исчезнуть из жизни ребенка. Такое было бы несправедливо по отношению к вам обоим.

— Сегодня утром ты говорила Патриции совсем иное. До меня донеслась фраза, что отсутствие отца тебе не повредило. Еще ты говорила, что не собираешься рассказывать мне о своей беременности.

— Хорошо, теперь я думаю иначе. Все равно ты теперь в курсе событий, и, кроме того, в отличие от моего папочки, ты, похоже, не возражаешь против тяжкого бремени отцовства.

Его длинные подвижные пальцы мягко массировали ей шею, снимая напряжение. Нежась в его руках, она едва не мурлыкала от удовольствия.

— И против его матери не возражаю, — прошептал он ей в ухо.

Она ощутила, как легкими толчками уходит ее сопротивление, сменяемое не свойственной ей покорностью. Внезапно ощутив опасность, она отпрянула от него и сказала:

— Перестань давить на меня, Бенедикт.

— Тогда на сегодня хватит, вернемся к обсуждению, когда ты отдохнешь. Спасибо, что позволила мне прийти сюда и за чудесный ужин.

— Ну уж и чудесный! Я даже не предложила тебе кофе или десерт, — со смешком заметила она.

Он поднялся, поправил манжеты на рукавах.

— Ты позволила заглянуть в твои мысли и сердце, дорогая. Ни один десерт в мире не сравнится с оказанным тобой доверием.

— Как долго ты планируешь пробыть в городе? спросила она, следуя за ним в прихожую и открывая входную дверь.

Он помедлил на пороге, глядя на нее сверху вниз. Его замечательные глаза, карие, но такие темные, что их можно было считать черными, ласкали ее. Полуприкрытые ресницами, они словно таили легкую усмешку.

— Пока не научу тебя доверять мне, — ответил он наконец и прижался губами к ее щеке.

Губы оставались там непозволительно долго.

Касси открыла было рот, чтобы сообщить ему об этом. Бенедикт немедленно воспользовался ее оплошностью. Застав ее врасплох, одним быстрым движением его губы накрыли ее рот.

Послание, передаваемое его губами, говорило о страсти, едва удерживаемой в узде. О невероятных, восхитительных восторгах темных ночей, ожидающих ее, промолви она лишь слово. И заслоняло, превращая во что-то мелкое и незначительное, вещи, за которые ей надо бы цепляться, например ее убежденность в собственной правоте.

Неужели она собиралась расстаться с ним навеки? Бедняжка, ее решимость мгновенно испарилась, обожженная пламенем единственного поцелуя. Умерла без единого вздоха и стона.

— Пока не научу, любовь моя, — снова повторил он и, оставив ее бессильно опираться о косяк, быстро сбежал вниз по лестнице.

Она закрыла дверь и, шатаясь, вернулась в гостиную, где на столе стояла заботливо принесенная им еда. Ощутив внезапно зверский голод, она сжевала сухарь и выпила одним глотком чай.

После чего отправилась на кухню.

Сразу было видно, что времени он даром не терял. Остатки ужина убраны в холодильник, посуда и приборы — в посудомоечной машине.

Может, я поторопилась, так резко отказывая ему, подумала Касси. Может, канун Нового года был вовсе не концом вселенной, а напротив — началом новой удивительной жизни. Может, таким вот странным образом судьба привела ко мне человека, созданного специально для меня.