Мой неповторимый геном - [23]

Пока ответ может звучать примерно так: ваш предок такой-то был на 70 % восточноевропейцем и на 30 % — скандинавом. База данных у нас обширна, но есть некоторые технические трудности из области статистики, и я не хочу «грузить» вас ими.

По словам Перего, есть и другая проблема: люди просто не готовы к такого рода исследованиям.

— Все, о чем мы здесь с вами рассуждаем, большинству просто неизвестно. Они понятия не имеют ни о каких базах данных, а уж тем более о митохондриальной ДНК и Y-хромосоме. Попытавшись что-то узнать и не разобравшись, они просто бросают это занятие.

Я поняла, что сейчас он будет говорить о необходимости создания разного рода консультаций или чего-то в этом роде.

— Именно, именно! — воскликнул он, и сослался на фонд Соренсона, который учредил службу скорой помощи клиентам. Вы платите символическую сумму и получаете консультацию специалиста, который объясняет вам все от Адама и Евы и помогает в поисках.

— Туда обращаются заинтересованные люди, которые самостоятельно не могут решить, какие именно тесты им нужны и кого из родственников сподвигнуть на тестирование. Если честно, генетическая генеалогия сегодня — это занятие для избранных, тех, кто уже многое прочитал и знаком с основами.

Не знаю, к какой категории Перего относит меня, но мне очень хочется продолжить поиски.

— Ваша мутация 16.193Т редкая, далеко не у каждого члена гаплогруппы Н2а1 она есть, и это хорошо, — сказал он ободряюще. — Кроме того, базы данных постоянно пополняются, и если сегодня вы ничего не нашли, есть надежда, что через полгода или через год вам повезет больше. Желаю удачи!

Удача мне действительно не помешала бы. В базе данных Соренсона по Y-хромосоме я ничего не нашла, и мне пришлось смягчить требования. Я запросила данные по тем, у кого имелись совпадения с братом по 8 из 10 генетических маркеров, и нашла несколько таких людей (кстати, фамилии у всех них были какими угодно, кроме Педерсен).

Но когда я копнула глубже, статистика выдала мне, что ближайшего общего предка отделяет от нас 32 поколения. Никакой надежды! Я прекратила поиски по отцовской линии и обратилась к митохондриальной ДНК.

Это направление вселяло кое-какой оптимизм. Я знала, что одна из дочерей моей прабабушки Гертруды Розенлунд уехала в прошлом веке в США, и не исключено, что кто-нибудь из ее потомков проходил генетическое тестирование. Почему бы и нет? Ведь для многих американцев генеалогические изыскания стали хобби.

Признаюсь, я приступила к штурму нового бастиона с некоторым трепетом. Ответ от поисковой системы Соренсона на мой запрос пришел с быстротой молнии. Пусто! Соответствия не обнаружилось ни у кого. Я попыталась найти «партнеров» по гаплогруппе и выяснила, что из 9 тысяч имеющихся в базе данных таковых 385. Число тех из них, у кого имелись мутации 16.354Т и 16.193Т, не превысило 17. И ни у одного других моих мутаций не было.

Я испытала одновременно и чувство необыкновенной легкости, и разочарование. Так или иначе, останавливаться рано. Ведь не все возможности исчерпаны. Была еще одна общедоступная база данных, Mitosearch, где содержались сведения о людях, чью ДНК тестировали фонд Беннета Гринспана и Genographic Project. Следуя рекомендациям Уго Перего, я попробовала найти тех, у кого были «мои» мутации. Таких оказалось двое, и оба — мужчины. Один из Украины, другой — из Финляндии. К сожалению, у обоих число учтенных маркеров было меньше, чем у меня, и проверить, совпадают ли наши ДНК по другим мутациям, не было возможности. Похоже, круг замкнулся.

Но по счастливой случайности я оказалась в числе добровольцев — участников проекта Danish Demes. Это — одна из многочисленных организаций, созданных любителями генеалогии. Она собиралась картировать сеть родственных связей между датчанами, проживающими как в Дании, так и в других частях света. У них уже насчитывалось до сотни участников, и я сразу обнаружила среди них двух человек с гаплотипом Н2а1. Совпадение мутаций с моими было не совсем полным, но ситуация не казалась безнадежной, и я обратилась к анонимному администратору проекта с просьбой иметь меня в виду.

«Будем очень рады», — написала мне администратор, пожилая дама из Флориды. В прошлом зоолог, Дайана Матиэсен давно занимается генеалогией и с большим почтением относится к ДНК-тестированию, считая это «изобретение» вторым по значимости после Интернета. «Ее дорогой покойный папочка» был датчанином, и сейчас, исчерпав все возможности узнать что-то новое по линии матери и найдя кучу дальних родственников, Дайана занялась своими датским корнями.

Но на самом деле ее амбиции простираются гораздо дальше. Она намеревается создать базу данных по гапло-группам датчан и составить каталог мутаций, специфичных для каждой из них. Ее мечта — проект, который стал бы «золотым стандартом» для всех, кто считает себя датчанином (или датчанкой), но не знает, куда обратиться за ответом. Кроме того, Дайана рассчитывает, что ее базой данных заинтересуются профессиональные генетики, антропологи и историки.

Со стороны мое поведение выглядело немного странно. Меня никогда не увлекали поиски каких-то отдаленных родственников или экскурсы в глубины веков, а теперь я собираюсь предоставить данные о наборе своих мутаций для свободного доступа. Взбадривая себя кофе, я вскакивала на рассвете и с головой уходила в поиски каких-то незнакомцев, у которых в таком-то месте митохондриальной ДНК находится такой же, как у меня, тимин, или аденин, или еще что-то столь же абстрактное. Я выискивала следы мельчайших, возможно, не имевших никакого смысла, изменений, произошедших тысячи лет назад в геноме безымянной женщины и переданных неизвестному числу потомков. Интересно, испытаю ли я хоть какие-нибудь эмоции, встретившись в один прекрасный день с одним из них…