Мой-мой - [29]

– Тогда тебе нужно купить хотя бы одеял и новое постельное белье,

– говорит неугомонный Гадаски.

Он прав, все старое белье засрано Маленьким Мишей и его проститутками, и поэтому его лучше выбросить. Вообще, нужно выбросить все, что связано с Мишей. Я явно чувствую, как опустилась энергетика квартиры за то время, пока я отсутствовал. Перед отъездом я просил Мишу не приводить проститутку Валю, своими внутренними вибрациями разрушавшую квартирную ауру, и он мне обещал.

Однако по био-полю квартиры я сразу понял, что Валю он снова водил. Причем неоднократно. Я позвонил ему по телефону, и он мне во всем сознался. Маленький Миша влюбляется в проституток. В декабре он влюбился в Юлю и даже ходил в "сучью контору" на 4-ую Советскую улицу, чтобы ее оттуда забрать или выкупить. Он думал, что Юля хочет начать новую жизнь, но она на самом деле этого не хотела.

До сих пор не перестаю удивляться, почему ему в "сучьей конторе" тогда не вломили, и что он оттуда вообще вышел живым. Наверно они там просто не ожидали подобной наглости. Где находится "сучья контора", ему показала Юля. Ради Миши она бросила тогда клиента. О, это длинная история и я не буду ее здесь рассказывать, и ей предстояло неприятное объяснение или даже побои, поэтому она его тогда с собою взяла.

После Юли Миша влюбился в Валю. С ней ему повезло больше. Валя перестала быть проституткой и осталась всего лишь студенткой, но при этом она требовала от Миши внимания и была ему как-то в тягость. Думаю, ему не стоило ломать чужую жизнь, зная, что он ничего взамен дать не может. Короче говоря, Гадаски был прав. Старое белье нужно было выбрасывать, а новое покупать.

Мы покупаем новое белье в магазине "Приданое" на Кирочной. Ватное одеяло с тиграми, две подушки и прочие постельные принадлежности. Гадаски снова накупает газет. Нашего объявления нигде нет. Из "Мухи" нам тоже не звонят. А, может, и звонили, но нас не было дома. Маленький Миша сломал автоответчик. Придется купить другой.

Идем обедать в блинную на Гагаринскую. Блинная на Гагаринской знаменита своими дешевыми блинами. Улица Гагаринская пересекает Чайковского. Где-то там в самом ее начале находится Европейский университет, и его студенты любят обедать в этой блинной. Ее основной недостаток – она закрывается слишком рано – в шесть.

На входе в блинную мы сталкиваемся с Сандрой. Выясняется, что она идет завтра на "Дерево".

– Мы тоже, – говорю я.

– Тогда увидимся и поговорим завтра, – говорит Сандра.

– А ты знаешь Гайку? – спрашиваю я.

– Нет, не знаю, но я о ней много слышала.

– Завтра я вас с ней познакомлю.

За блинами я рассказываю Гадаски о Сандре. С Сандрой я познакомился в феврале в кафе "Бродячая собака". Она появилась там с Голеньким Вольфсоном. Я был там с Мишей и какой-то его старой знакомой, случайно встреченной нами на улице. Мы просто гуляли по городу, встретили эту знакомую, и тогда я вспомнил, что читал об открытии "Бродячей собаки", предложив туда ради любопытства зайти.

Кафе "Бродячая собака" прославилось в начале 20-ого века еще до большевистской революции тем, что в нем собиралась артистическая богема Санкт-Петербурга. В нем читали свои стихи известные поэты, такие, как Владимир Маяковский, Игорь Северянин, Сергей Есенин, Велимир Хлебников и прочие.

В нем выступал, приезжавший в 1914 году в Россию лидер и идеолог итальянских футуристов Маринетти. О "Бродячей собаке" много упоминается в литературе. Кафе было закрыто на протяжении долгих десятилетий коммунистического режима, а теперь его кто-то открыл. Кто? И зачем?

Помещение, отремонтированное по так называемому "евро-стандарту", было чисто вылизано и оформлено искусственными чучелами собак, сделанными народными умельцами или бабушками, что должно было бы сделать его по замыслу устроителей как бы sweet (сладким), но, на самом деле, делало все тошнотворным и приторным. Во всем присутствовала какая-то претензия, но было непонятно, на что именно. На отсутствие вкуса, по-видимому.

Когда мы стали интересоваться культурной программой, в самых дальних помещениях была оборудована сцена, к нам вышла какая-то тетенька, очевидно, владелица или главный менеджер и сказала, что мероприятия у них закрытые, для избранной публики и только по приглашениям, так что нам на них и соваться нечего. Поэтому мы успокоились и стали тихонько напиваться в баре.

Вскоре стали появляться различные люди, проходившие в артистические помещения. Среди них я заметил модельера Сергея Чернова – друга художника Будилова, он меня узнал и подошел к нашему столику.

– У меня сегодня вечером здесь шоу, – сказал он.

– Но у нас нет приглашений.

– Что за вопрос, – обиделся он, – я вас приглашаю.

В этот момент появился Голенький Вольфсон с тонкой высокой девушкой.

– Ты готов? – спросил его Чернов.

– Готов, – ответил Вольфсон.

– А ты что будешь делать? – спросил я.

– Как, что делать? Стихи читать. Новую поэму специально для

Сережи написал.

Голенький Вольфсон – поэт. Голеньким Вольфсоном он назвал себя сам. Почему он выбрал себе такой псевдоним, и по сей день остается для меня загадкой. Как я слышал, был он германофилом и мечтал жениться на немке, отсюда, понятное дело – Вольфсон. Но почему тогда – Голенький? Скорее всего, это была просто метафора, призванная подчеркнуть его бескорыстие и поэтическую самоотверженность.