Мой-мой - [25]

Заметил ее и Будилов. Когда подошла ее очередь платить, она начала рыться в сумочке, ища деньги, что дало Будилову возможность воспользоваться ситуацией.

– Давайте я ваши подрамники подержу, – сказал он, – забирая у нее подрамники.

Когда, расплатившись, она повернулась, чтобы забрать подрамники назад, Будилов сделал вид, что ее не замечает, поворачиваясь к ней боком и одновременно расплачиваясь за бумагу, словно бы целиком погруженный в процесс расплаты.

Она взялась за купленные подрамники двумя руками и потянула к себе, но цепкая рука Будилова держала их мертвой хваткой. За этой сценой я наблюдал с удовольствием и внутренним смехом.

Уже заплатив, он взглянул на нее, улыбаясь. И его взгляд красноречиво говорил о том, что получить подрамники назад ей будет не так-то просто. Она уже тоже сообразила, что к чему, и тоже заулыбалась.

– Давайте выйдем отсюда на воздух. В этом подвале нечем дышать, – предложил Будилов.

– Мы хотели бы пригласить вас на чашку кофе, – вставил я.

– У меня как раз есть полчаса времени, но потом мне нужно будет назад в институт, – охотно согласилась она.

– Вот и отлично, времени у нас тоже не очень много, – ответил я.

В три часа я должен был встретиться у выхода из метро "Чернышевская" с русским врачом-эксперементатором, создавшим чудесное лекарство от импотенции, чтобы взять образцы оного для Виктора Милосердова, преподающего музыку в Вене. Виктор Милосердов звонил мне уже несколько раз, прося об этой услуге, и я, поддавшись его уговорам, договорился с врачом о встрече. Мне было не вполне понятно, почему Милосердов не принимает "Виагру", к тому времени уже всемирно себя зарекомендовавшую, но мне не хотелось задавать ему такой интимный вопрос.

Мы познакомились. Ее звали Верой, и она училась в институте им. Герцена на художественно-графическом факультете. Мы завернули в "Литературное кафе", где заказали коньяк и кофе. Когда Вера записывала свой номер телефона в записную книжку Будилова, я обратил внимание на первые цифры ее номера и спросил:

– А вы, случайно, не на Моховой живете? Ваш номер по первым трем цифрам похож на номер Будилова.

– Да, я действительно живу на Моховой, – обрадовалась она.

– А я – на Чайковского. Значит, мы все соседи. Будем ходить друг к другу в гости чай пить!

Под коньяк и кофе мы расспрашивали ее о порядках в институте Герцена, а я рассказывал ей о моей учебе в Венской академии и о порядках там, не идущих ни в какое сравнение с герценовскими по своей либеральности и стилю. Уже прощаясь на Невском проспекте, Вера сказала, вдруг обращаясь ко мне на "ты":

– Ты обязательно мне позвони!

– Ты мне тоже. На Новый год Будилов уезжает на Волгу к родителям, а я буду в городе. Мы можем встретиться. Мой номер я тебе записал, не теряй!

Однако встретиться на Новый год нам с Верой было не суждено. Она звонила мне, как она потом признавалась, но меня никогда не было дома. Действительно, я жил тогда у Будилова, так как у меня был еще не закончен ремонт, и рабочие как раз настилали новый паркет, циклевали и лакировали. Будилову же она не звонила, зная, что он уехал. А ее телефон у нас украли. В тот же день. Через несколько минут после того, как мы расстались – в метро, по пути на станцию "Чернышевская", где меня ждал русский врач-самородок с лекарством от импотенции для профессора Милосердова.

С Будиловым мы спустились в метро на станции "Невский проспект", чтобы проехать две остановки с одной пересадкой до "Чернышевской". Пересаживаться нужно было уже на следующей станции – на "Маяковской". Когда мы садились в вагон, за нами вскочило пятеро кавказцев в кожаных куртках, затолкнув нас глубоко внутрь и прижимая к глухой двери вагона. Один из них стал между нами, нас разъединяя. Были они откормленными, с наглыми небритыми мордами.

Будилов ничего не понял. А я понял все сразу, имея опыт езды на метро в Баку в начале 80-х. Людей в вагоне было немного, но это все равно ничего не меняло. Я знал, что если мы начнем отбиваться и поднимать скандал, нас могут просто пырнуть ножом или спицей. Единственный вариант, это дать им возможность спокойно работать, молча прорываясь к выходу. Тогда никаких неожиданностей, вроде ножа в бок, не будет.

Время пути от "Невского проспекта" до "Маяковской" около трех минут. Когда вагон начал тормозить, я сквозь зубы прошипел Будилову:

– Рвемся на выход! Держись за карманы!

Поезд остановился. Двери открылись. Мы рванули.

– Что такое? Вы почему толкаетесь! Спокойно! – зашумели кавказцы, прижимая нас все плотнее, и я с отвращением почувствовал, как множество наглых рук лезет мне под пальто, в сумку и по карманам.

Двери закрылись. Вагон с кавказцами умчался дальше. А мы с Будиловым, измятые и потрепанные, в расстегнутых пальто и с выпотрошенными сумками остались стоять на платформе. Так, среди бела дня и в самом центре "культурной столицы", в людном общественном месте, мы были беспардонно ограблены, но, слава Богу, хоть не зарезаны.

Опомнившись, и немного придя в себя, мы стали подсчитывать потери. Деньги нам удалось сохранить. Из существенного у Будилова оказалась похищенной лишь записная книжка со всеми телефонами, Вериным в том числе, и удостоверение Международной ассоциации искусствоведов.