Мой милый грешник - [35]

Джиллиан не могла не признать, что после того, как Син привез ее на остров, он не делал никаких шагов к сближению. Это она сама преследовала его, донимала, то и дело вставала ему поперек дороги…

Но сегодня ночью он ушел от нее. Его гордость не позволила ему добиваться ее.

Джиллиан осмотрелась. Ночь была на редкость тихая, и единственное, что она слышала, было ее собственное дыхание. Она ничего не имела против одиночества. Она даже любила его. Но сейчас, когда Син только что оставил ее, Джиллиан почувствовала, что не хочет находиться в этой большой комнате одна. Она не хотела провести остаток ночи без его улыбки, его прикосновений, его поцелуев. Она не хотела быть без него.

Син лежал, облокотившись на гору подушек, приняв душ, но еще не переодевшись в пижаму. Глаза его были прикрыты — он все никак не мог заставить себя выключить лампу. Битва, которую он вел сам с собой, совершенно лишила его сил. Он за всю свою жизнь не делал над собой большего усилия, чем тогда, когда заставил себя повернуться спиной к Джиллиан и выйти из ее комнаты.

Он всегда гордился тем, как умеет владеть собой. Но стоило ему взглянуть на Джиллиан — и он застывал, напрягался, не мог уже собраться с мыслями. А она даже не подозревала об этом…

Да, он признался ей, что хочет ее, но изо всех сил старался не показывать Джиллиан, как он ее хочет. Хватит с нее и того, что он ей уже наболтал. И вообще, он ворвался в ее жизнь, поломал ее и теперь еще чего-то требует! Нет, надо оставить ее в покое.

Но, Господи помилуй, как это сделать? Он просто не в силах…

Синклер услышал, как отворилась и тихо закрылась дверь.

Он повернул голову — Джиллиан стояла посреди комнаты, словно его желание обрело волшебную силу и вызвало ее сюда.

— Джиллиан?

Она поколебалась, потом как-то потерянно пожала плечами.

— Я не могла…

С самого начала, с первых часов, когда он наблюдал за ней там, в Мэне, Синклер хотел ее. И теперь он ее получит!

Он издал стон облегчения, раскрыл объятия — и она бросилась к нему.

Не стану спрашивать, почему она здесь, — сказал себе Син, прижимаясь губами к ее губам и давая себе волю. Сейчас исполнится его желание, она будет принадлежать ему. И этого довольно. Чего же ему еще?

Синклер отогнал от себя все мысли и сильнее прижался губами к ее губам, не в силах насытиться ею. Его била крупная дрожь. Он так долго сдерживал свое желание, что теперь, когда она наконец была в его объятиях, уже не мог сдержаться.

— Подожди, — шепнула Джиллиан и отстранилась.

Он невольно стиснул руки, не желая ее отпускать.

— Подожди, — повторила она и мягко улыбнулась.

Привстав на колени, она сбросила халат и снова вернулась к Сину. Ощутив прикосновение ее обнаженного тела, Син содрогнулся. По жилам его растеклась огненная река, и ему приходилось бороться с собой, чтобы сдержать свой пыл.

Джиллиан тоже трепетала от желания. Она приняла решение и отступать не собиралась. У них было не так много времени. Вот почему она так цеплялась за него, так страстно отвечала на его поцелуи.

Когда кончится эта ночь, она снова останется одна. Но сейчас она возьмет свое! У нее в жизни было немало случаев, о которых Джиллиан жалела, но об этой ночи она не пожалеет никогда.

Она гладила его обнаженную грудь, плечи, спину, наслаждаясь тем, как перекатываются его могучие мышцы под гладкой, шелковистой кожей. Она никогда никого не хотела так, как его. Пламя желания буквально пожирало ее, она растворялась в нем, в Сине. Они знали друг друга совсем недавно, но ей казалось, что она всю жизнь мечтала только о том, чтобы принять его в себя.

И Джиллиан почувствовала, что не может больше ждать.

Она притянула era к себе, прижалась лицом к мощной шее.

— Син… Люби меня… Люби меня сейчас.

Он почти утратил власть над собой и не нуждался в поощрении. Он раздвинул ее колени и лег между ее ног. Потом приподнялся и с силой вошел в нее. И почувствовал, как она приняла его, впуская его в тугие бархатные глубины своего тела.

Небо раскололось, и на него обрушилось неземное блаженство.

И блаженство это все не кончалось.

Синклер никогда не испытывал ничего прекраснее. Он никогда не пробовал ничего слаще ее кожи, ничего нежнее и мягче… Впереди у них была вся ночь, но Син чувствовал, что ему не хватит времени на то, чтобы любить ее столько, сколько он хочет. На это и вечности не хватит!

Тьма обступила их со всех сторон, а они лежали в озере золотистого света, отбрасываемого ночником.

Джиллиан была захвачена жарким, безумным танцем, который принадлежал только им, им двоим. Снаружи слышался шум океана. А здесь бушевала буря страстного, первобытного желания.

Каждое его прикосновение, каждый поцелуй все больше и больше воспламеняли ее. Ее тело жаждало его прикосновений, как песок пустыни жаждет влаги.

Это был рай — лежать в его объятиях, чувствовать его внутри себя… И это был ад. И винить в этом ей было некого, кроме себя самой. Она знала, что делает. К лучшему или к худшему, но она находилась там, где ей хотелось быть.

Джиллиан жаждала его тела. Постанывая, бормоча что-то нежное, она притягивала его все ближе к себе, и он входил в нее все глубже и глубже. Огонь струился по ее телу, полыхал, нарастал, крепчал. Она извивалась, стараясь прижаться к Сину как можно плотнее. И внезапно наслаждение овладело ею, достигло вершины — и она забыла обо всем на свете в порыве экстаза.