Мой мальчик - [14]

— Она такая стерва!

— Это уже лучше.

Выдумывать несуществующих людей оказалось гораздо сложнее, чем Уиллу казалось вначале, он вдруг сообразил, что недостаточно хорошо подготовился. Он выдумал уже троих — Полу, Неда и маму (она, конечно, была не совсем выдуманной, потому что когда-то существовала, хотя, надо признать, давно), — и было ясно, что, если он собирается и дальше продолжать в том же духе, скоро их будут тысячи. Но каким образом он и дальше сможет поддерживать иллюзию? Сколько раз Неда может внезапно похитить мать, или бабушка, или международные террористы? Чем он может объяснить, что не приглашает Сьюзи к себе домой, где нет ни колыбелей, ни игрушек, ни сосок, ни даже второй спальни? Может быть, Неда следовало устранить с помощью какой-нибудь страшной болезни или автокатастрофы — ужасно — да, но ведь жизнь продолжается? Наверное, не стоит. Смерть детей обычно очень расстраивает родителей, а годы приличествующей скорби изрядно истощили бы его актерские ресурсы. А как насчет Полы? Может, скинуть Неда на нее, хоть она не очень-то хочет его видеть? Но тогда… тогда он перестанет быть отцом-одиночкой. В каком-то смысле потеряет свою суть.

Нет, несчастья близились, и он был не в силах их остановить. Лучше выйти из этого предприятия сейчас, уйти, оставшись в памяти всех неадекватным эксцентриком и не более, зато не извращенцем, не лгуном и никем подобным, во что он может превратиться. Но просто уйти — это не его стиль. Уиллу всегда казалось, что произойдет нечто, что поможет ему выкрутиться, хоть подобного, в большинстве случаев, не происходило, да и не могло произойти. Однажды, много лет назад, когда он был маленьким, Уилл сказал своему школьному приятелю (убедившись предварительно, что тот не поклонник К.С.Льюиса[14]), будто бы через его платяной шкаф можно попасть в другой мир, и пригласил его убедиться в этом. Он мог отменить встречу, мог сказать, что угодно, но не был готов испытать минутную неловкость, если на то не было непосредственной необходимости. Поэтому несколько минут они возились с вешалками, пока Уилл не пробормотал что-то вроде "другой мир" закрыт в субботу вечером. Но главное заключалось в том, что он до сегодня помнил чувство надежды, которое не покидало его до последней минуты: "Может быть, там все-таки что-то есть, думал он, — и мне не придется терять лицо". Ничего там не было, и лицо он потерял, причем по полной программе; но урока из этого происшествия не извлек, а если в чем-то и убедился, так только в том, что в следующий раз ему непременно должно повезти. И вот теперь, почти через тридцать лет, абсолютно точно зная, что у него нет двухлетнего сына, он продолжал верить, что, когда наступит критический момент, этот сын появится, выскочит откуда ни возьмись.

— Мне сейчас не помешала бы чашечка кофе, — сказала Сьюзи.

— А мне бы не помешал целый кофейник. Что за утро! — Он с изумлением покачал головой, а Сьюзи сочувственно надула щеки. Он вдруг понял, что ему все это очень нравится.

— Я даже не знаю, чем ты занимаешься, — заметила Сьюзи, когда они сели в машину. Меган сидела в креслице для малышей рядом со своей мамой, а Уилл — сзади с Маркусом, странным парнем, который мурлыкал себе под нос какую-то песенку.

— Ничем.

— Хм.

Обычно Уилл что-то выдумывал, но за последние дни он и так уже достаточно всего навыдумывал, и если бы к этому добавилась еще и вымышленная работа, он не только начал бы путаться, но и лишил бы тем самым Сьюзи единственной реальной детали его жизни.

— Ну, а чем ты занимался раньше?

— Ничем.

— Ты что, никогда не работал?

— Ну, если не считать день — там, день — здесь, то…

— Да, это…

Она замолчала, и Уиллу было ясно почему. Если ты всю жизнь только и делал, что ничего не делал, в итоге и получится ничего. А об этом и сказать нечего, по крайней мере, вот так, сразу.

— Мой отец написал песню. В тридцать восьмом году. Это известная песня, и я живу на авторские отчисления.

— Ты знаешь Майкла Джексона? Он зарабатывает миллион фунтов в минуту, — встрял в разговор странный мальчик.

— Ну, я не думаю, что прямо уж миллион фунтов в минуту, — сказала Сьюзи с сомнением. — Это ужасно много.

— Миллион фунтов в минуту! — повторил Маркус. — Шестьдесят миллионов фунтов в час!

— Ну, я, конечно, не зарабатываю шестьдесят миллионов фунтов в час, — сказал Уилл, — даже и близко не подбираюсь.

— А сколько?

— Маркус! — перебила его Сьюзи. — А что это за песня? Если за счет одной песни можно жить, то мы наверняка ее слышали.

— Хм… "Santa's Super Sleigh"[15], — выдал наконец Уилл. Он сказал это как ни в чем не бывало, но усилия его оказались тщетны, потому что сказать эту фразу, не почувствовав себя глупо, невозможно. Уж лучше бы его папа написал любую другую песню в мире, ну, может быть, за исключением "Itsy Bitsy Teeny Weeny Yellow Polka Dot Bikini" или "How Much Is That Doggy in the Window"[16].

— Правда? "Santa's Super Sleigh"? — Сьюзи и Маркус запели хором:

Забудьте с джемом пирожки, оставьте рюмку шерри,

И Санта в гости к вам придет и радость впустит в двери,

О, суперсани Санты,

Суперсани Санты…

Все так делают. Всегда начинают петь, и именно с этого места. У Уилла были приятели, которые всякий раз, звоня ему, разражались небольшим фрагментом из "Santa's Super Sleigh" и обвиняли его в отсутствии чувства юмора за то, что он не смеялся. Но что тут смешного? Даже если когда-то это и было шуткой, то как можно заставить себя смеяться над ней всякий раз из года в год?