Мой любимый крестоносец. Дочь короля - [114]

— Нет!

Этот крик сам собой сорвался с моих уст. Расталкивая толпу, я кинулась было к Эдгару. Но не успела, кто-то удержал меня. Грубая рука схватила меня сзади за волосы, запрокинула голову так, что я чуть не упала. Я застыла, увидев у своих глаз остриё кинжала.

— А если мы поступим так, Эдгар?

Это сказал Хорса.

— Если мы сделаем заложницей твою Фею Туманов?

Хорса удерживал меня за волосы, откинув мою голову, и я могла видеть Эдгара, который поднялся на груду камней у входа. Сверху вниз он глядел на меня, и в красноватом свете факелов было заметно, как меняется его лицо. Сначала удивление, потом волнение, снова удивление.

Хорса держал меня так, что я невольно выгнулась назад, полы моей накидки разошлись, стал виден обтянутый тканью платья живот. Эдгар глядел на него, глаза расширились, он судорожно глотнул. Потом лицо его стало жёстким, напряжённым. Теперь он глядел на Хорсу.

— Отпусти Гиту, Хорса.

— Это если я сочту нужным. Эй, спокойно, спокойно, Эдгар. Стой, где стоишь.

Я почувствовала, как остриё кинжала Хорсы упёрлось мне в горло. От страха зажмурилась.

А голос Хорсы звучал удивительно спокойно:

— Сейчас ты выйдешь отсюда, Эдгар, велишь людям короля убираться. Иначе... Клянусь всеми чертями ада, я лично перережу горло твоей потаскухе. Или ещё лучше — мы вспорем её пузо и поглядим, кого она понесла от тебя. Ты сам сможешь определить, кого ей сделал, когда мы выбросим этот окровавленный сгусток на снег. И...

Он больше ничего не сказал. Но рука с кинжалом больше не маячила у меня перед глазами, пальцы, удерживающие меня за волосы, разжались. И тело Хорсы рухнуло у моих ног.

— Хорса из Фелинга всегда был слишком горяч, — спокойно произнёс толстяк Бранд и отбросил камень, которым оглушил его. — Прости, Эдгар.

У меня подкашивались ноги. Чтобы устоять, я непроизвольно сделала шаг вперёд. И тут же оказалась в объятиях Эдгара.

Это было как чудо. Он обнимал меня, обнимал сильно, но и так бережно. И, хмелея от счастья, забыв все страхи, я блаженно склонила голову на мех его плеча. Самые надёжные, самые ласковые руки на свете обнимали меня. Эдгар нежно потёрся щекой о мои волосы. Я слышала его частое дыхание совсем близко, различала быстрые удары его сердца.

— Родная моя... Почему? Как же ты могла, зачем таила от меня столько времени?

Я медленно открыла глаза, возвращаясь в реальный мир.

— Какое это имеет значение? У тебя ведь есть супруга.

Я всё же разомкнула обнимавшие меня руки. Смогла поглядеть ему в лицо.

— Я не была с мятежниками, сэр. Просто привела к ним Ральфа, чтобы пояснить всё. Ральф де Брийар поможет вам уладить это дело.

У Эдгара был такой вид, что я сомневалась, понял ли он меня. Но, видимо, всё же понял. И когда я отошла, он заговорил с саксами уже ровно. Я заметила, как они стали по одному выходит!.. Мы несли и Хорсу.

Я сидела, отвернувшись к стене. Рядом Пыла только Элдра. Но она отступила, когда приблизился граф, присел рядом. Это было невыносимо.

— Уходи, Эдгар.

Он повиновался. А я расплакалась. Мне было плохо, и опять заныла поясница. Так, зарёванная, я и вышла наружу. Щурясь от слепящего на морозном солнце снега, не глядя по сторонам, дошла до носилок.

Утрэд помог мне забраться в них. Я была как куль с мукой — тяжёлая, неповоротливая. Я хотела домой. Элдра устроилась подле меня, обняла, и я могла всласть выплакаться на её груди. Потом, сквозь всхлипывания, спросила, как уладились её дела с Альриком. Оказывается, она всё же созналась ему. Меж ними не должно быть тайн — так решила она. Альрик же сказал, что дитя ни в чём не повинно и не должно страдать, но он будет надеяться, что её ребёнок от него. Я же подумала, что всё равно зря она открылась. Конечно, муж любит её, однако на её ребёнке всю жизнь будет лежать печать подозрения. И ещё я удивилась, насколько циничной я стала за это время.

Мы всё ехали и ехали. Миновали лес, двигались вдоль замерзшей ленты реки Нар. День был светлый, ясный. А вот мне становилось всё хуже.

Издали долетел звон колоколов. Элдра, приподняв занавеску носилок, с улыбкой глядела на колокольню церквушки в снегах.

— О Небо, Гита, ведь сегодня же сочельник!

Она повернулась ко мне, и улыбка сошла с её лица. Крикнула Утрэду, чтобы гнал коней как можно быстрее.

Меня совсем замутило от тряски. Я то и дело цеплялась за Элдру, кусала губы. Что, если роды начнутся ещё в пути? Однако небо смилостивилось надо мной. И хотя мы добрались до Тауэр-Вейк, когда уже стемнело, я даже смогла сама выйти из носилок. Правда, тут бы и упала, если бы Утрэд не подхватил меня на руки, не внёс в башню.

В страшной спешке мои женщины суетились, стаскивали с меня одежду, разводили огонь. Их торопливость меня пугала, и я старалась смотреть только на Труду — спокойную, деловитую, важную. О Труде ходила слава как о лучшей повивальной бабке в округе, и она любила похваляться, скольких младенчиков приняла на свет Божий. Мой будет, наверное, сотым, уверяла она. Я невольно улыбнулась — Труда и понятия не имела, что такое сотня.

Боли становились всё более частыми и острыми. Я лежала в своём покое, кусала губы, комкала края одеяла вспотевшими руками. В помещении было очень жарко, но мне сказали, что так и должно быть. С меня же пот струился ручьями после каждой схватки. В промежутках между ними я думала об Эдгаре, о том, что теперь он знает о моём ребёнке. Ранее я этого не хотела, но сейчас от этого мне было даже легче. В конце концов, он отец, и если со мной что-то случится...