Мой любимый крестоносец. Дочь короля - [111]

И тогда Стефан, желая помочь Эдгару выпутаться из этой ситуации, посоветовал, как доказать свою непричастность к мятежу соплеменников: граф Норфолк должен будет лично возглавить карательные войска против саксов, провести рейд и уничтожить их.

— Вы представляете, чем это обернётся для Эдгара, — сокрушался Утрэд. — Имя эрла Эдгара Армстронга будет проклято в Дэнло, люди выйдут из повиновения, и те же норманны станут презирать его за предательство своего народа. Если же Эдгар откажется... Клянусь святым Эдмундом, король Генрих не тот человек, чтобы прощать неповиновение. Так что... Эй, парень, да ты никак подслушиваешь?

Последние его слова он произнёс, обращаясь к тому, кто был позади меня. Я оглянулась — Ральф де Брийар стоял так близко, что мог услышать каждое слово. Но сейчас мне было не до него. Меня охватил ужас. Я рванула застёжку у горла. Мне словно не хватало воздуха. Эдгар... Мой Эдгар в беде. О, Пречистая Дева, смилуйся над ним!

Я не помнила, как поднялась на башню. Было ещё не так поздно, но уже совсем стемнело. Я видела огоньки в селении на берегу озера и дальше, в фэнах. Где-то одиноко выл волк. А воздух такой холодный, что перехватывало дыхание. Однако на морозе мне стало немного легче. Если мне вообще могло стать легче. Ах, мой Эдгар был таким честолюбцем, так высоко поднялся. И вот в любой миг может пасть, разбиться в кровь. А эта сучка, его жена... Я никогда не могла заставить себя относиться к ней терпимо, всегда ненавидела её со всем отчаянием отвергнутой. Я даже не ведала, известно ли ей обо мне. Но если и известно, то я ничего не стою в её глазах. Леди Бэртрада, эта незаконнорождённая принцесса, была победительницей в нашем соперничестве за любовь Эдгара. До меня не единожды доходили вести о том, как он лелеет и ублажает её. И когда я думала об этом, — я, знавшая, каким он бывает в любви, когда представляла, что он дарит ей такую же усладу, как когда-то мне, — прости мне, Всевышний, но я не могла побороть своей неприязни к этой женщине. И вот узнаю, что она предала Эдгара, выставив обвинение в измене.

Но и это сейчас мне не казалось важным — я испытывала только тревогу и болезненный страх за судьбу человека, которого любила и которого ни разу, даже испытав всю тяжесть позора и разлуки, не упрекнула ни в чём. Ведь я сама пошла к нему, пошла по доброй воле, а расставшись с ним, таила от всех, как тоскую. Я понимала, что нельзя так сильно любить смертного, что такая любовь возможна лишь к Богу. Но даже молясь, я не просила у Всевышнего прощения за эту свою любовь — словно прощённая, я уже не имела бы права так страстно любить.

И вот я, словно сомнамбула, стою на морозе, а вокруг мерцает равнодушная лунная ночь. Где-то вдали скрываются мятежные таны, уверенные в своей правоте, как и в том, что их граф-саксонец будет до последнего отстаивать их права. Ведь иначе... Но я знала Эдгара, он не опорочит своё имя, устроив резню соплеменникам. Господи, ну почему они не явились в Гронвуд? Ведь это бы был для них единственный законный способ оправдаться. Тогда бы Эдгар смог принять их сторону, не навлекая на себя подозрение в измене.

Кто-то взошёл за мной на башенную площадку. Ральф. Я отвернулась от него, не поворачивалась, даже когда он подошёл, укутал меня в длинную накидку из овчины.

— Вы всё ещё любите этого человека?

— Да.

Сказала это сухо, давая понять, что его присутствие нежелательно. Но Ральф не уходил.

— Мне кажется, я могу помочь вам... Помочь графу.

Я резко повернулась. В лунном свете его лицо в обрамлении войлочного капюшона выглядело почти призрачным.

— Тогда, — начала я. — Если это так... Говори!

Он печально усмехнулся.

— Гуго Бигод знал, что делал, мстя Эдгару. Но я не хочу, чтобы вы страдали. Да и у меня есть за что поквитаться с Бигодом.

Я ничего не понимала. Но по мере того, как он рассказывал, в моём сердце зарождалась надежда.

— О, Пречистая Дева!.. Ральф, ты непременно должен поехать в Гронвуд. Ты должен обо всём рассказать.

Он вздохнул, и его окутало облачко пара.

— Может, и так. Но эти саксы... они ведь отказались повиноваться графу и Стефану Блуаскому. Пока они не приедут в Гронвуд Кастл и не повинятся, Стефан и епископ Генри будут требовать, чтобы Эдгар выступил против них.

Я это понимала. Вспомнила лицо Хорсы — злое, решительное, непримиримое. Хорса стоит во главе восставших, и он в своей неуёмной гордыне скорее погубит людей, чем пойдёт на переговоры, на союз с Эдгаром, которого ненавидит.

И тогда я решилась:

— Идём, Ральф.

Я не сомневалась, что мой Утрэд всё это время поддерживал связь с мятежными саксами и знает, где они скрываются. Он и не отрицал этого, когда я стала его расспрашивать. Однако решительно замотал головой, едва я попросила его проводить меня к ним.

— Святые кости! Слыханное ли дело, чтоб женщина на сносях отправлялась в поездку, да ещё по такой стуже!

Но я не отступала. Чувствую я себя прекрасно, погода установилась спокойная, а по снегу через фоны даже легче перемещаться. Что касается холода, то я могу ехать в конных носилках — небольшом подвесном паланкине, в который спереди и сзади впряжены два спокойных пони. В носилках не так трясёт, я закроюсь в них, буду лежать под шкурами. В конце концов, госпожа я ему или нет? Как он смеет не повиноваться? К тому же кого, кроме меня, могут выслушать саксы? Пусть меня и называют падшей женщиной, но я всё же потомок Хэрварда, и они не откажутся принять меня.