Мой командир - [8]

Вот бы иметь крылья. Тогда он слетел бы со скалы и обнёс бы своё дерево плетёной изгородью. Или каменной — чтобы убедиться, что оно под надёжной охраной. Но как же оно было далеко. По ту сторону от пограничной вершины, на чужой земле. «Как же оно может быть моим? — подумал он. — Наверняка у него есть хозяин. А может, оно дикое. Захотелось ему вырасти у реки. Или его специально посадили на границе между землями кочевников или крестьян… Когда-нибудь хозяин вернётся, посмотрит на него и скажет: “Как выросло и окрепло моё дерево!” Может, он посадил его в день, когда стал отцом. Может даже, его ребёнок будет стоять рядом с ним. Или нет, он погибнет на войне или бросит его и уедет куда подальше».

И он понял, что, увы, никакого дерева у него нет. Один он одинёшенек. Хотя нет, почему же? Оставалась ещё звезда. Ведь он, живой и здоровый, стоит над пропастью и в бинокль рассматривает долину. Значит, он всё ещё есть, и судьба по-прежнему улыбается ему.　

Он выкинул из головы всю эту чепуху про «его» дерево. Выбрался на тот берег и принялся искать среди кустов и камней признаки присутствия врага. Нет, ничего. Всё казалось ненастоящим, словно выдуманным. Ещё немного вперёд. «Тут должен быть враг. Где ж ему ещё быть, имея столько оружия». Он двигался медленно, осторожно. Под ногами шуршали листья. Метнулся к последнему дереву и укрылся за ним. Напротив выстроились в ряд глиняные домишки, нечёткие и размытые, как будто в туманной дымке. Он подкрутил окуляры. Улицы — как будто вымершие. А, нет, — кажется, проскакала лошадь, плеща длинной гривой. Как она неслась! Он опустил бинокль. От долгого напряжения устали глаза. «Воображение разыгралось? Только этого не хватало!» Он глянул ещё раз. Нет, всё верно: по земле вышагивали куры и петухи. Жаль, на дальнюю улицу не пробраться. Эх, будь у меня крылья… два крыла, как у голубя… Он запрыгнул на ближайшую крышу и вдруг наткнулся на старика с огромными усищами. Тот целился в его сторону из здоровенного древнего дульнозарядного ружья.

Не было смысла рисковать. Он быстро отвёл бинокль. В один скачок пронёсся над деревней и, перебегая от тени к тени, направился к чёрной колонне, которая неспешно двигалась по долине. Было слышно, как позвякивают колокольчики на шеях животных. Мужчины в чёрной одежде, понурившись, медленно брели вперёд: друг за другом, в одну колонну, длинной линией без конца и края — как негатив снимка верблюжьего каравана в пустыне. Вот только солнце в кадр не попало.

Он сел на валун и опустил бинокль на колени. Где он оказался? Несколько минут он просидел в полном отупении. Не снится же ему всё это. Поднялся, отошёл к другому склону и направил бинокль туда, где были свои. Быстро спустился по тропинке, по которой они сегодня с таким трудом поднялись, и остановился — как раз в том месте, где лейтенант стоял подбоченясь и насвистывал. Перепрыгнул через речушку, и под ногами опять зашуршали листья. Нет, он больше не хотел думать о смерти. К чему бы он ни приближался, на всём видел печать смерти; вся его жизнь вращалась вокруг смерти. Он опустил голову. Совсем вымотался. Но нужно было проверить. Он должен был убедиться, что всё это ему не привиделось. Он направил бинокль на дорогу, по которой их сюда привезли. Как петляет. Степь была всё такая же тёмная, и темнота пахла смертью. Вдалеке — расположение их части: ещё не достроенные укрепления, бронетехника. В ушах раздался лязг танковых гусениц. Странно: как будто линзы бинокля приближали и звуки тоже, вместе с камнями, стадами и солдатами.

Он положил бинокль на камень, словно опасаясь дольше держать его в руках. Повернул голову в сторону блиндажа. Непонятно было, чем там занимается лейтенант. Он всё ещё насвистывал, и был слышен звук переставляемых с места на место предметов. Он направился к блиндажу. Поняв, что забыл бинокль, неохотно вернулся за ним. У самого блиндажа услышал голос лейтенанта и насторожился. Лейтенант докладывал обстановку. Потом он услышал, как лейтенант передал координаты цели и со смешком добавил: «Пока что парочку».

У него вдруг начали дрожать колени. Идти в блиндаж он передумал. Вместо этого опять подошёл к краю обрыва и стал наблюдать за чёрной линией, непрерывно ползущей по долине. Ему на глаза снова попалось «его» дерево. Хоть он и решил, что ему дерево принадлежать никак не может, было всё же приятно называть его «своим». Хорошо иметь хоть что-то, к чему можно применить такое определение — «моё». Он зажмурился, ожидая взрыва. И вот воздух содрогнулся. Над застывшей долиной разнёсся грохот и страшным эхом прокатился по холмам. Он открыл глаза. В небе было полно воронья. Мечась из стороны в сторону, птицы летели к горизонту. Они перепуганно били крыльями и галдели. А чёрная линия никуда не делась: целеустремлённая и бесстрашная, она всё так же неспешно и с достоинством продвигалась вперёд.

Он снова зажмурился, и после того как прогрохотал второй взрыв, ещё долго сидел, не открывая глаз. Так оно лучше, с закрытыми. Где это он читал, что пророк какого-то там народа вечно сидел с закрытыми глазами под каким-то там деревом?