Мой класс - [28]

А с того дня, вернее — вечера, как мы с Лёвой Виленским побывали в семье Володи Румянцева, началась новая полоса в жизни нашего класса.

«Папа приехал!»

Володя Румянцев был невысокий широкоплечий мальчуган с ясными карими глазами. Я уже рассказывала, что он дружил с Андреем Морозовым — мальчиком, который ни в чём на него не походил. Володя был добродушен, весел и мягок. Андрей — замкнут, суховат и тщеславен. Володя был преданным другом, он принимал близко к сердцу всё, что происходило с Андреем, и никогда не говорил: «Я», а всегда: «Мы с Андрюшей». Морозов старался отвечать ему тем же, но это плохо ему удавалось: он не умел дружить. Он вместе с Володей приходил в школу и вместе с ним уходил, но никогда не радовался Володиным удачным ответам, и его мало трогало, если Володе случалось получить двойку. Между тем если Андрею ставили четвёрку, на круглом, румяном лице Володи ясно читалось искреннее огорчение.

Володя жил с матерью и бабушкой. Много и охотно он рассказывал об отце, ссылался на его мнение по каждому поводу: «Вот папа говорит…» Это произносилось таким тоном, как будто они с отцом ни на день не разлучались. Между тем Володин отец, кадровый офицер, уже четыре года не был дома, только писал часто. Теперь он должен был приехать, его ждали со дня на день, и все Володины рассказы и планы на будущее начинались словами: «Вот папа приедет…»

Незадолго до зимних каникул Володя захворал. Мы все чувствовали, что в классе его не хватает, хотя он не был ни классным организатором, ни вожатым звена. Просто не хватало его весёлого и доброжелательного присутствия. Жил он недалеко от меня, и я решила по дороге домой навестить его. Ко мне присоединился Лёва.

Дверь открыл сам Володя. У него флюс. Отчаянно распухшую щёку ему повязали тёплым серым платком; концы забавно свесились в разные стороны над макушкой, придавая его лицу сходство с загрустившим зайчонком. Увидев нас, Володя просиял и даже подпрыгнул на одной ноге.

— Ух, как хорошо, что вы пришли! — заговорил он, немного шепелявя из-за своего флюса. — Раздевайтесь, пожалуйста, раздевайтесь!

Не успели мы раздеться, как в передней раздался длинный, настойчивый звонок. Володя с недоумением посмотрел сперва на нас, потом на дверь:

— А это кто же?

Лёва, стоявший ближе всех к двери, открыл её. На пороге стоял высокий военный с чемоданом в руках. Володя, застыв на месте, смотрел на него изумлённо и растерянно, даже рот приоткрыл: то ли он не узнавал вошедшего, то ли не верил собственным глазам. А тот молча, видимо сдерживая волнение, и тоже с вопросом в глазах смотрел на мальчика.

В дверях соседней комнаты появилась высокая седая женщина.

— Вася… — очень тихо сказала она.

И тут с Володей произошло что-то необычайное. Он кинулся к нам, потом к отцу, потом снова ко мне.

— Марина Николаевна! Бабушка! Это папа! Папа приехал! — кричал он, не помня себя, со слезами в голосе.

Отец повернулся к нему, обнял, поцеловал, но мальчуган продолжал метаться. Радость взрывала его, искала выхода. То он кидался к бабушке, то к телефону: надо позвонить маме на работу — как же без мамы? — то снова к нам: «Садитесь, Лёва, Марина Николаевна! Бабушка, да что же ты сидишь?»

А бабушка действительно сидела, совсем обессилев, и крепко держала обеими руками руку сына, словно боялась, что он вырвется и уйдёт. Румянцев стоял подле неё, всё ещё в шинели, и лицо у него было такое счастливое…

— Мы пойдём… извините… — наверно, уже в десятый раз тихо повторил Лёва.

И тут — кажется, впервые — Румянцев увидел нас.

— Я — учительница Володи, — сказала я, отвечая на его молчаливый вопрос.

— А я пионервожатый, — прибавил Лёва.

Румянцев быстро шагнул к нам и спросил испуганно:

— Вы что же, жаловаться на Володьку?

Мы оба невольно засмеялись.

— Зачем же непременно жаловаться? — успокоительно сказал Лёва. — Нет, мы просто навестить… — И снова повторил: — Вы извините…

— Это вы нас извините, — отозвался Румянцев. — Только обещайте, что непременно придёте в другой раз, — хорошо? И я к вам непременно приду — в школу, к вашим ребятам. Мне Володька много писал, хочу поглядеть, познакомиться. Можно?

— Конечно!

Мы простились и вышли.

Лёва медленно спускался с лестницы. Плечи его опустились, он вдруг показался мне ужасно усталым. На площадке он споткнулся и остановился, поправил очки.

— Сколько раз, сколько раз я представлял себе, как отец вернётся домой! — сказал он нетвёрдым голосом. — Наверно, я чувствовал бы себя, как Володя: не знал бы, куда деваться от счастья. Вы видели, какой он был?

Я промолчала.

— Мой отец погиб в сорок втором году под Смоленском, — еле слышно докончил Лёва.

Сбор отряда

Василий Дмитриевич Румянцев действительно пришёл к нам на сбор отряда.

Ребята во все глаза смотрели на его ладную, рослую фигуру, на открытое лицо, разглядывали ордена и медали.

Володя не раз нам рассказывал про отца, а однажды принёс в класс вырезку из «Красной звезды» со статьёй, в которой упоминалось имя капитана Румянцева.

Василий Дмитриевич не сел за мой столик — он прошёл на середину класса, подсел на парту к Лёше Рябинину и, обращаясь ко всем сразу, спросил:

— Ну, друзья, о, чём же вам рассказать?