Мой класс - [26]

Старший в семье

В квартиру, где жили Рябинины, меня впустила соседка. Я подошла к двери, которую она мне указала, и остановилась: из-за двери слышался громкий Лёшин голос:

— К первому склонению относятся существительные женского рода, например «вода», «земля». Ко второму склонению относятся…

«Уроки учит», подумала я и постучалась.

— Войдите!

Я толкнула дверь. Лёша тихо охнул от неожиданности, я тоже остановилась: думала увидеть его за учебником, а он стоит в фартуке, с засученными рукавами, держа в руках тарелку, с которой каплет вода, и смотрит на меня в совершенной растерянности.

— Вот ты как поспеваешь — и уроки учить и посуду мыть, всё вместе? — весело сказала я.

— Всё вместе…. — смущённо подтвердил Лёша.

Он вытер руки, пододвинул мне стул и стал отвязывать фартук.

— Кончай с посудой, что ж ты! — сказала я и огляделась.

Комната была небольшая, очень чистая — самая хозяйственная девочка не прибрала бы лучше. Наверху, на антресолях, помещались кровать-раскладушка и столик с Лёшиными учебниками. «Я там сплю и занимаюсь», пояснил он и, как всегда, толково и не торопясь рассказал мне о своём житье-бытье. Мать — проводник на железной дороге, в семье трое ребят, Лёша — старший. На нём лежит всё хозяйство. Рано утром он отводит малышей в детский сад и идёт в школу. После уроков убирает комнату, готовит обед, приводит братишек домой, кормит, укладывает спать и только после этого садится по-настоящему за уроки. Раз в три дня приезжает мать — стирает, чинит и снова уезжает, оставляя весь дом на Лёшу.

Немного позже, когда мне случилось вторично зайти к Рябининым, я познакомилась с матерью Лёши, Анисьей Матвеевной; она как раз вернулась из очередного рейса. Тут я убедилась, что Анисья Матвеевна уважает своего спокойного, рассудительного мальчугана. Она советовалась с ним обо всех делах, как с равным.

— Валенки-то Фёдору будем покупать? — спросила она при мне.

И Лёша ответил:

— Не надо. Я отдавал чинить — смотри, как новые. Зиму вполне проходит. А вместо того будет тебе пуховый платок, мёрзнешь ты…

Мать попыталась возразить, но Лёша прервал её:

— Потом решим. Марине Николаевне неинтересно слушать про эти дела.

Сказано это было решительно, но ничуть не грубо, а спокойно и просто.

Как и в первый раз, в доме было чисто, опрятно. Малыши, спокойные и добродушные, словно два медвежонка, беспрекословно слушались старшего брата.

Весь он был очень ладный, собранный, неизменно деловитый и трудолюбивый. В своё время, получив от Саши Воробейко ключ, он сразу же в классном шкафу навёл образцовый порядок: засучив рукава, протёр все полки мокрой тряпкой, расставил книги и наглядные пособия; каждая мелочь у него на своём месте, всё под рукой, всё легко найти. Ежедневно он кнопками прикалывает на мой стол большой лист белой бумаги, а после занятий снова прячет его в шкаф. И всё, о чём ни попросишь Лёшу, он делает быстро, охотно и толково. Я нередко думаю: каким он станет, когда вырастет? Должно быть, отличный будет мастер в любом деле, спокойный, уравновешенный, и окружающие будут уважительно прислушиваться к его слову…

Думая о Лёше, я впервые поняла, до чего это увлекательно — отгадывать, какими станут мои мальчишки лет через десять, через двадцать! Что из них получится? И как-то они помянут тогда меня, учительницу начальной школы?

Мишина мама

На первых порах, знакомясь с родителями своих учеников, я ощущала некоторую неуверенность. Я не забыла ещё встречу с отцом Воробейко. К тому же была и другая причина.

В нашей квартире, кроме меня и Татьяны Ивановны с дочкой и внучкой, живёт ещё одна семья: отец, мать и единственный сын — четырнадцатилетний Миша. Приходя из школы, он начинает рассказывать об уроках, об учителях — почти всегда насмешливо, чуть ли не с издевкой, — и его иронический тон встречает полное одобрение родителей.

— Сегодня Елена Ивановна, бедняжка, совсем стала втупик. Я нашёл у Гоголя одно предложение длиной в три версты и прошу её: дескать, разберите, пожалуйста. Начинает она разбирать — и не знает, что это за предложение. Сначала сказала: «сложносочинённое», потом — «сложноподчинённое», покраснела вся — и ни взад, ни вперёд…

— Недоучка… — кратко резюмирует Мишина мама, Мария Фёдоровна.

Разговор происходит на кухне. Мишина мама жарит котлеты, Татьяна Ивановна печёт оладьи. Бабушка явно чувствует себя неловко.

— Зачем же вы так про учительницу? — вступается она.

— Но она действительно недоучка, — пожимает плечами Мария Фёдоровна. — Не понимаю, как это ей разрешили преподавать в старших классах. А преподавательница географии? Миша знает втрое больше неё!

Через несколько дней Миша сообщает, что получил за диктант тройку. Мария Фёдоровна негодует:

— Это она мстит тебе! Я её насквозь вижу. Теперь она будет придираться к тебе на каждом шагу.

— Дай мне взглянуть на твой диктант, — прошу я Мишу.

Мальчик приносит тетрадь. Грамматических ошибок нет, однако синтаксических — шесть.

— Отметка заслуженная, — говорю я. — Тут у Миши шесть ошибок, и все грубые.

Мишина мама начинает спорить, доказывает мне, что синтаксические ошибки нельзя равнять с орфографическими, утверждает, что диктант для седьмого класса выбран непосильный: если продиктовать такой текст самой Елене Ивановне, она тоже с ним не справится… Спорить с Марией Фёдоровной бессмысленно.