Но Петя смутился и не повторил. Он скорей полез под стол. А там стоял ящик из досок. В ящике были пульки. Настоящие. Для ружья.
Он оглянулся. Дядя Борис ставил около двери чайник на электрическую плитку и на Петю не смотрел.
А когда посмотрел, Петя уже сидел на диване.
— Что там у тебя? — спросил дядя Борис. — Ты меня хочешь о чём-то попросить?
— Нет, — сказал Петя и покраснел. А потом вспомнил: — Дядя Борис, а как вы умеете людей по ветру пускать?
— Это кто же так говорит?
— Это Нина Игоревна говорит.
— Ну, тогда иди, сейчас покажу.
И этот Борис — Седьмая Вода схватил Петю своими ручищами за бока и подкинул. Потом поймал. И ещё подкинул. И снова поймал.
— Вот так я их и пускаю, — засмеялся он. — Только сильнее.
Петя был рад, что дядя Борис подкинул его, а потом поймал! Особенно — что поймал.
И пахло от этого дяди Бориса табаком.
Почему это Нина Игоревна говорит, будто он на киселе?!
Дядя Борис посадил Петю за стол, налил чаю в большую чашку и положил много сахару. А больше у него ничего не было.
— Это ваша гитара? — спросил Петя просто так, для разговора.
Дядя Борис снял гитару:
— Споём?
Петя умел петь, но застеснялся. И тогда дядя Борис стал трогать струны и подкручивать круглые винтики наверху у гитары. Это было как будто в лесу. Петя даже не знал, почему именно в лесу, но было похоже. Может, потому, что Пете нравилось в лесу.
Пальцы у дяди Бориса были черноватые, с жёлтыми ногтями. Он стал прижимать пальцами струны и играть. А потом тихонечко так запел:
Прощай, радость, жизнь моя!
Слышь, уедешь от меня...
Знать, должны с тобой расстаться...
Петя не понимал, кто такой «слышь» и куда он уедет. Ему просто было грустно, как пел этот дядя Борис, как глядел за окно. Не для Пети пел. А всё же будто рассказал ему о себе что-то такое важное, и они стали как свои. И Петя подошёл и потёрся носом о бархатный рукав.
А дядя Борис всё играл и только поглядел и кивнул, ничего не сказал. Это тоже было хорошо, будто и он что-то узнал про Петю.
Потом дядя Борис поставил гитару возле дивана и провёл тяжёлой тёплой рукой по Петиным волосам.
И тогда Петя вынул руку из кармана и протянул ему на ладони горячую пульку.
Дядя Борис взял её молча и положил на стол. Потом вдруг поднял Петю и понёс из комнаты.
Вот как, значит! Дядя Борис обиделся и теперь насовсем выносит его из комнаты!
— Куда? — крикнул Петя и вцепился в дяди Борин воротник.
— К друзьям, — ответил тот. Он не обиделся.
Он знает, что Петя никогда, никогда больше так не сделает! И несёт его теперь к друзьям.
Петя с высоты видел, как дядя Борис сошёл с крыльца и зашагал к саду.
Он перешагнул колышки и ступил на садовую дорожку.
Кто сюда войдёт,
Тому попадёт, —
сказал Петя.
— Не попадёт, — ответил дядя Борис. — Ведь мы ничего не будем рвать.
— Но ведь она не знает, будем или нет, — опять сказал Петя.
— Зато мы знаем!
Петя не стал спорить, потому что и сам так думал.
Вдруг его задело по лицу шершавым листом, и он увидел яблоко!
Оно было совсем не такое, какие мама приносила из магазина. Это было живое яблоко. Оно росло из веточки, а веточка — из большой ветки, а ветка — от ствола дерева. И получалось, что яблоко это растёт из дерева.
Его совсем не хотелось есть, а только глядеть. И Петя глядел.
Они подошли к калиточке в конце сада — там была, оказывается, такая дверца. А дверца вдруг отворилась, и там стояла Нина Игоревна.
— Ты куда же его волочишь, как волк ягненочка? — очень тихо и очень сердито спросила она.
— Дядя Боря меня к друзьям волочёт, — сказал Петя сверху.
— К Тасе, — пояснил дядя Борис.
— А тебя кто просил? — Нина Игоревна теперь говорила совсем шёпотом.
— Ему же скучно, — сказал дядя Борис. — А там он будет с Валерием играть.
— Как это — играть, когда мальчик лежит? Ты здесь седьмая вода на киселе и не распоряжайся.
Дядя Борис вздохнул и опустил Петю на землю.
— А почему мальчик лежит? — спросил Петя.
— Больной, у него ноги не работают, — ответила Нина Игоревна уже не так сердито. — А ты небось как начнёшь на него глазеть... нас всех осрамишь.
— Я не осрамлю, — сказал Петя.
— Или ляпнешь что-нибудь некстати... — И было видно, что Нина Игоревна уже соглашается.
— Я не буду ляпать, — сказал Петя. — Я буду молча играть.
— Как же это — всё молча да молча? — покачала головой Нина Игоревна. — Они очень удивятся. И так у тебя ногти чёрные... А уши! Они таких ушей ещё не видели!
Дядя Борис повернул Петю сначала одним боком, потом другим, а потом подбросил и посадил верхом себе на плечи.
— Мальчик как мальчик, — сказал дядя Борис, и они пошли. Вернее, дядя Борис пошёл, а Петя поехал.
— Привет передавайте! — крикнула вслед Нина Игоревна.
Они поднялись в гору, а на горке этой Петя увидел дом. Забор вокруг него не стоял, а лежал, потому что упал, и кое-где между заборинами выросли лопухи. Всё вокруг дома заросло бузиной и лопухами и какой-то высокой травой.
И сам дом был старенький, и между некрашеными досками — щели.
Дядя Борис приоткрыл дверь и спросил в тёмные сени:
— Можно, Тася?
— Входи, входи! — ответила ему какая-то незнакомая Тася.
Потом она вышла. Это была не Тася, а тётя Тася. Она была очень нарядная, в красном платье и душистая.
