Мой грешный пират - [82]

– Могу себе представить, – улыбнулся Эрос.

– Он назначил твою встречу с парижским палачом на следующую неделю.

– Я решил принять ультиматум Людовика, – поколебавшись, сообщил Эрос, – и согласиться на адмиральский чин.

– Что? Принять его как суверена? Стать французской марионеткой и служить капитаном в его флоте? – с ужасом спросила Аланис. Миланцы будут вспоминать его с ненавистью и презрением. – Если ты это сделаешь, – прошептала она, – никогда не вернешь себе свою страну. Зачем?

– Ради тебя. Ты будешь жить со мной во Франции? – спросил он хрипло. – Если мы поженимся.

– Поженимся?

Он прижался к ней щекой.

– Не могу дождаться момента, чтобы сказать Людовику, что согласен, выбраться из этой вонючей дыры и заняться с тобой любовью в чистой постели. Ты и я, Аланис, муж и жена.

В этот миг Аланис со всей ясностью осознала, что скорее взойдет на костер, чем позволит Эросу пожертвовать титулом принца и княжеством. Смотреть потом всю жизнь, как он страдает и казнит себя за то, что бросил свое отечество и перешел на сторону врага, будет еще большей мукой, чем отказаться от него сейчас. Это погубит их обоих. Она должна отпустить его. Ради него самого.

– Мне жаль, – отстранилась Аланис. – Я не могу принять твое предложение. Я не буду жить во Франции.

– Я понимаю твое отвращение, англичанка. – Его рот растянулся в улыбке. – Поверь мне, я и сам не слишком радуюсь перспективе здесь обосноваться. Но это не на всю жизнь. Мы при первой же возможности сбежим отсюда:

– А как же ломбардийское венчание? Я знаю ваши миланские законы.

– Правда? Теперь это не имеет значения. – Он небрежно пожал плечами. – Ломбардский закон касается лишь миланских принцев, а не безымянных, бездомных французских моряков.

У Аланис разрывалось сердце. Ее решимость окрепла.

– Ты не станешь принцем?

Он обнял ее крепче, согревая доверчивой улыбкой.

– Нимфа, на которой я собираюсь жениться, не станет возражать. Потому что, как выяснилось, любит меня. – Он поискал подтверждения в ее глазах, но, когда она их отвела, Эрос встревожился: – У тебя есть сомнения?

– Да… я надеялась… Людовик обещал, что если я навещу тебя, он позволит нам с дедушкой вернуться в Англию. Мы уезжаем завтра.

– Я тебе не верю. Ты лжешь. Почему?

Она поймала его взгляд.

– Потому что ты был прав с самого начала. Я пришла к тебе в ту первую ночь лишь потому, что ты мне рассказал о себе. Я хочу быть принцессой, если не в Милане, то в любом другом месте.

– Но ты любишь меня.

– Никогда не любила. – Аланис душили слезы. Эрос ушам своим не верил.

– Наверно, я полный идиот, – прошептал он. – Я… я не вполне понимаю…

– Все ты понимаешь. Просто отказываешься принимать.

– Принимать что? Что женщина, вытащившая меня из ада, вылечившая мою душу, спавшая в моих объятиях, совсем мне незнакома? Откуда такое бессердечие?

Эрос поднял к себе ее лицо и заглянул в глаза.

– Аланис, а ты не думала, что у нас может быть ребенок? Наш ребенок?

– Тебя это волнует?

– Нет, никогда не волновало.

В его взгляде она видела больше, чем ей хотелось. На короткий миг Аланис закрыла глаза в надежде успокоиться и, оторвав от себя его руки, холодно проговорила:.

– Нет никакого ребенка. – Пусть он ее ненавидит. Пусть проклинает. – Я об этом позаботилась.

– Ты пришла ко мне девственницей, Аланис! Откуда тебе знать о подобных вещах?

– Девственницей, но не идиоткой, – возразила она. Он схватил ее за руки и встряхнул.

– Что ты сделала со своим телом? Говори.

Она была в его руках тряпичной куклой. Презрение в его глазах заставило ее сжаться.

– Пила травы, – призналась она равнодушно, – заваривала и пила каждое утро.

Эрос закрыл глаза. Наконец он ей поверил. Отпустил ее руки и попятился.

В мыслях она валялась у его ног и рыдала.

– Прощай, Эрос.

Он снял с шеи тяжелую золотую цепь, вложил в ее открытую ладонь и сжал ладонь в кулак.

– Пусть он будет у тебя. Ты его заслужила. Это то, что останется одному из нас от Милана.

Аланис направилась к двери и попросила, чтобы ее выпустили. В последний раз бросила на него взгляд сквозь решетку прорези и увидела в его прекрасных глазах блеск непролитых слез.

На скалы Дувра обрушивались высокие волны. Стоя промозглым утром у перил корабля, Аланис смотрела на побережье-Англии и чувствовала себя такой же мертвой, как эти серые утесы. В душе она сознавала, что поступила правильно. Эроса не повесят. Он бежит из Франции и станет следующим герцогом Милана. Но она никогда его больше не увидит.

Этот холод в крови был ей знаком: тоска, тошнота и одиночество. Она узнавала симптомы. Из ее горла вырвался не то плач, не то смех. Образец доброты и лицемерия. Ее мучила боль и ревность при мысли о женщинах, с которыми он проведет остаток жизни, ибо сомневалась, что Эрос примет обряд безбрачия. Он найдет утешение, найдет радость и найдет любовь.

А она будет вечно тосковать по нему, как скалы Дувра тоскуют по солнцу.

Боль ее усилилась и стала невыносимой. Спрятав лицо в ладонях, она подавила стоны. «О Боже! Эрос. Я люблю тебя… Я люблю тебя…»

Настал день казни. Отсрочив исполнение приказа, Людовик заперся в Трианоне, едва взошло солнце, и отказывался принимать министров и придворных. Когда королевское убежище окутал сумрак, монарх наконец послал за своим камердинером, преданным Жако.