Мой генерал Торрихос - [56]

Я видел таких, когда они приезжают в США. У них начинают сиять лица. Увлажняются глаза. Они попали в дом хозяина. Им нравится здесь всё: еда, телефоны, телевидение…

Однажды мы остановились в Лас-Вегасе, чтобы посмотреть какой-то боксёрский поединок. Лас-Вегас – это игровая столица США. Там игральные автоматы стоят повсюду, даже в туалетах. Всё остальное: рестораны, кабаре, гостиницы – служит здесь для того, чтобы создать роскошное до тошноты пространство для азартных игр и лотерей.

Есть огромная разница между покупающим лотерейный билет бедняком и делающим свои ставки богачом, которому деньги нужны не для того, чтобы выжить, а для того, чтобы «жить круче». Эта жадность, почти физическое либидо к деньгам, жажда власти, власти, чтобы властвовать над другими, отражаются в круглых или продолговатых лицах богатых американцев.

У генерала не было никакого интереса погружаться в поверхностный и порочный мир Лас-Вегаса. Даже из любопытства у него не было желания тратить здесь на это хотя бы и пять центов. А ведь он, наоборот, не гнушался разделять с бедняками их увлечения примитивными венесуэльскими телесериалами. Потому что, хотя эти сериалы и являются средством оболванивания людей, их популярность среди простых людей достигла такого уровня, что с этими людьми лучше было порой общаться, зная, что там происходит, в этих сериалах.

Однажды президент принимал в своём доме на берегу океана в Фаральоне президента Коста-Рики, когда дверь в комнату, где они беседовали, открыла его служанка «бабуля» и сказала: «Прошу прощения, генерал, но сейчас начнётся сериал».

Он потом мне говорил: «Какой ужас, Чучу, Одубер мог подумать, что я смотрю эти сериалы…» Но он лукавил, на самом деле ему не было стыдно за это. На самом деле ему было приятно разделять со своим народом даже его маленькие недостатки и грехи, ошибки и заблуждения.

Он никогда, если мог, не прекращал свои посещения народного района Панамы Чорильо, где недалеко от Генштаба покупал в киоске лотерейные билеты. И часто выигрывал. И делал это не из-за денег, конечно, а чтобы таким образом принадлежать к миру простых людей, на чьей стороне он был всегда.

Чтобы развеять «дурное» впечатление, оставшееся у генерала от посещения Лас-Вегаса, ему показали находящуюся близко самую большую в мире плотину и ГЭС «Гувер». Нам показывали её, очевидно, как образец высокой североамериканской технологии. «Да, – сказал генерал, – конечно, но вся эта технология, похоже, работает, чтобы освещать ворота в этот город».

Аналогичный комментарий я слышал от него, когда кто-то обратил его внимание на чёткость и красочность телевизионной картинки на экране: «Вся эта технология направлена на трансляцию программ и коммерческой рекламы, которые оглупляют их зрителей. Это один из элементов капиталистического проекта “делать людей для вещей”, а не “вещи для людей”».

И те же обожатели таких технологий твердят о том, что государственные компании несут убытки. Они не смотрят на эти компании с точки зрения генерала, как на элементы освобождения от сервильности экономики, а не прибыльности. И это они, когда не стало генерала, бросились продавать государственные компании частному сектору, показывая всему миру то, что неоднократно говорил он: «Для нас милы звуки национального гимна, для них – треск кассовых аппаратов». Или: «Эта олигархия не имеет национальности. Но не подобно тому, как её не имеет рабочий класс, охватывая собой сверху всю планету, а подобно крысам, грызущим в её подземелье объедки с барского стола империализма».

Генерал Торрихос прекрасно понимал, что его политическая и экономическая модель трагически разобьётся о созданную годами и привитую нам систему прислужничества, происходящую якобы из нашего привилегированного географического положения, которое ничего, кроме пороков, нам не принесло. Нас разрезали Каналом по узкому перешейку между океанами пополам, вместе с Каналом к нам пришли североамериканцы с их физическими, психологическими, экономическими, культурными, качественными, количественными, лингвистическими особенностями, со своими интересами, технологиями, порой весьма сложными и вызывающими, чтобы посеять в нас в итоге ментальность слуг.

Он сознавал всё это, и поэтому его революционный оптимизм имел в качестве своего контрапункта грусть. Грусть из-за вынужденного отказа от двух героических путей борьбы в пользу двух других, хотя, быть может, и более интеллигентных. А именно: вместо вооружённого столкновения с империализмом – ведение дипломатических переговоров с ним, а вместо народного завоевания власти, для чего в Панаме не было тогда необходимых условий, – превращение нашей страны в тыловой резерв революции в регионе. К которой мы могли бы мирно присоединиться после её победы.

В обоих случаях, как на международном, так и на внутреннем фронте, социальная цена таких достижений была бы минимальной. Кроме того, это наша единственная реальная альтернатива. Потому что так уж определено историей и географией Панамы – стать страной услуг с менталитетом слуг у её народа, что превратилось в нашу традицию.