Мой французский дядюшка - [7]

Шрифт
Интервал

- У нас нет привычки, навыка работать продуктивно. А между тем все условия работы вполне благоприятны, и даже в отношении финансовом, французское про­изводство не может жаловаться на отсутствие средств. Вложено много капиталов. Строятся новые крупные студии. Но Франция - страна художественных исканий. Французский режиссер раньше всего - художник. Для него не существует ут­вержденная дирекцией смета расходов, срок окончания работы и т. д. Он творит и ищет в самом процессе съемки. Это хорошо? Это замечательно. Но! В резуль­тате - перерасход и нарушение производственного плана. Прибавьте к этому от­сутствие такой громадной части рынка, как Америка, с ее двадцатью тысячами кинотеатров, - и причина отсталости французского производства будет вполне понятна. Что? Нет, это явление временное, Франция скоро займет более почетное место в мировой кинематографии.

20

...как хорошо, сказала она, как хорошо, я не знала, что так сладко, ты сладкий, сладкий мальчик, терпеть не могу, когда меня называют мальчиком, я обозлился на секунду, комплекс какой-то, желание быть старше, выглядеть старше,

мы вышли из Булонского леса к Сене,

на противоположном берегу белый домик, ива, опустившая ветки в воду, словно полощет, продрогшая вода реки,

усталая вода, манящая к себе, как близость, вся в морщинах непонятных волн,

интересно ходить по неизвестным местам,

за белым домиком виднелись поле, убранное, вспаханное,

деревья с опавшей листвой,

в тишине только гудели провода, словно в них шла борьба сплетен с истиной, гул казарм, возгласы вокзалов, дальняя башня церкви,

и в дальнем сумраке селение, словно другой город.

Не все сладко в жизни французского киноактера Пьера,

всегда сладко не бывает и у сахарного фабриканта, за сладостью надо тянуться, достать ее, просто так сласти в руки не даются,

с другой стороны - можно ли всегда есть сладкое, не вредно ли это, но мы любим сладости! раньше было лакомство, и награждали сладким, позднее сахар стал обыденностью, стали говорить: есть много сладкого вредно, портятся зубы, тут я увидел, что же ограждала колючая изгородь, вдоль которой мы идем - кладбище,

слева - грязное заросшее травой и кустами поле, сквозь ограду видно, что по дорожкам ходят посетители, сторож подметал дорожку, сгребая в кучу опавшие листья,

кто-то в синей шинели убирает могилу, пожилая женщина кладет на памятник цветок, и по той дороге, что мы шли, тоже убраны листья,

приятно смотреть на людей, которые пришли к своим близким, погрустить у могилы,

я не могу так же, как они, посидеть у могилы своих родителей - придти к ним в Никольский крематорий, потому мне грустно и печально, как и моему герою.

21

Выше всего для нее была одежда из «больших домов», или, как она говорила:

платья от Ворта,

белье от Дусэ,

обувь с улицы Сент-Оноре,

и автомобиль только не от Рено и не от Ситроена.

Этот предлог «от» приводил меня порою в исступление.

22

Тогда - такая же погода.

Тогда - настроение иное.

Тогда - другая страна.

Тогда - другой город.

Тогда - прошло.

На корме, зажатые солдатами, Петр с матерью цеплялись друг за друга, чтобы не потеряться;

он продолжал оглядываться на берег, берег удалялся от него,

на воду, в которой еще плыли лошади,

а казак Николай, обливаясь слезами, стрелял в них из офицерского нагана-са­мовзвода, и наган дергался в руках, и слезы уже лились ручьем;

он не попадал и плакал, и снова дергался наган, выбрасывая гильзы, курок звонко щелкал; казак не видел ничего вокруг;

его денщик прицелился, и конь ушел под воду; казак зарыдал во весь голос;

корабль набирал ход, уходил, оставляя город и плывущих следом лошадей...

23

Помню, каким сенсационным событием стало возвращение знаменитой париж­ской «ведеты» Мистангет, ездившей на гастроли в Америку. Уехав туда на три года, она вернулась через три месяца. Ее в Америке «не поняли». Правда, ей шел 75-й год, что, впрочем, не мешало Мистангет блистать на сцене. Женщина Парижа не имеет возраста и до сорока лет вообще считается подростком.

Парижане - прирожденные конферансье. Стоя на углу бульвара Распай, я слы­шал разговор двух уличных продавцов, из которых один продавал подтяжки, а другой - пятновыводитель. Каждый из них расхваливал свой товар, ловко пере­сыпая речь злободневными остротами.

- Ты слышал, Жак, - кричал один из них другому, - американцы с нас требуют военные долги? А? Что ты на это скажешь?

- Хороши союзнички! - не переставая освежать пятновыводителем чью-то грязную фуражку, отвечал Жак. - Чего они от нас хотят, в конце концов, эти янки? Мы же послали им Мистангет! - возмущался он.

- Да, но ведь они ее нам вернули! - добросовестно пояснял первый.

- Ну и что же из этого? Мы ведь их об этом не просили, - спокойно парировал Жак.

Толпа грохотала. Французы любят шутку. Товар распродавался легко.

24

Кинопресса

Премьера фильма «Двое робких», поставленного по пьесе Лабиша (реж. Р. Клер, опер. Н. П. Рудаков, художник Л. Меерсон, с участием П. Батчева). Пр-во «Seguana-FUm» (С. С. Шиф­рин) и «Albatros» (A. Б. Каменка).

«Последние новости», 7 декабря 1928 «Возрождение», 7 декабря 1928

«Двое робких» - хорошая картина.

Les Deuxtimides...


Рекомендуем почитать
Аквариум

Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.


И вянут розы в зной январский

«Долгое эдвардианское лето» – так называли безмятежное время, которое пришло со смертью королевы Виктории и закончилось Первой мировой войной. Для юной Делии, приехавшей из провинции в австралийскую столицу, новая жизнь кажется счастливым сном. Однако большой город коварен: его населяют не только честные трудяги и праздные богачи, но и богемная молодежь, презирающая эдвардианскую добропорядочность. В таком обществе трудно сохранить себя – но всегда ли мы знаем, кем являемся на самом деле?


Тайна исповеди

Этот роман покрывает весь ХХ век. Тут и приключения типичного «совецкого» мальчишки, и секс, и дружба, и любовь, и война: «та» война никуда, оказывается, не ушла, не забылась, не перестала менять нас сегодняшних. Брутальные воспоминания главного героя то и дело сменяются беспощадной рефлексией его «яйцеголового» альтер эго. Встречи с очень разными людьми — эсэсовцем на покое, сотрудником харьковской чрезвычайки, родной сестрой (и прототипом Лолиты?..) Владимира Набокова… История одного, нет, двух, нет, даже трех преступлений.


Жажда

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Жестокий эксперимент

Ольга хотела решить финансовые проблемы самым простым способом: отдать свое тело на несколько лет Институту. Огромное вознаграждение с минимумом усилий – о таком мечтали многие. Вежливый доктор обещал, что после пробуждения не останется воспоминаний и здоровье будет в норме. Однако одно воспоминание сохранилось и перевернуло сознание, заставив пожалеть о потраченном времени. И если могущественная организация с легкостью перемелет любую проблему, то простому человеку будет сложно выпутаться из эксперимента, который оказался для него слишком жестоким.


Охотники за новостями

…22 декабря проспект Руставели перекрыла бронетехника. Заправочный пункт устроили у Оперного театра, что подчёркивало драматизм ситуации и напоминало о том, что Грузия поющая страна. Бронемашины выглядели бутафорией к какой-нибудь современной постановке Верди. Казалось, люк переднего танка вот-вот откинется, оттуда вылезет Дон Карлос и запоёт. Танки пыхтели, разбивали асфальт, медленно продвигаясь, брали в кольцо Дом правительства. Над кафе «Воды Лагидзе» билось полотнище с красным крестом…