Мой дядя — чиновник - [5]
Но особенно отличается Меса-художник от своих предшественников импрессионистской манерой письма, живописным видением мира, богатством красок, мастерским использованием контрастов света и теней. Он обнаруживает знакомство с последними достижениями европейской литературы его времени — с прозой Флобера и Золя, влияние которых (особенно Золя) справедливо отмечала ещё современная автору кубинская критика.
Горячее тропическое солнце — деятельный участник романа, его золотые блики щедро рассыпаны по страницам. Голубыми и зелёными огнями горят драгоценные камни в витринах, потоки света излучают девичьи глаза. Тени решёток, на мгновение появляющиеся на полу камеры при вспышках молний, рисуют и мрачную бурную ночь, и душевное состояние заключённых.
Меса — поэт города. Как живописен, он видит мир в красках, но передаёт увиденное в материале. И в этом ему помогает умение использовать эффекты освещения, свет. Он обращает внимание читателя то на мостовую, которая под солнцем блестит как оловянная, то на прозрачно-зелёные глаза кошки, похожие на куски толстого стекла. Он как пейзажи выписывает интерьеры, рисует детали и с помощью освещения — естественного или искусственного — компонует их в одну цельную картину.
Нашему, советскому читателю проза Месы и по некоторым сюжетным мотивам, и по стилю (гротеск, материализованная метафора, ироническая помпезность описаний туалетов и бесконечных трапез) напомнит произведения великого русского сатирика Гоголя. Конечно, кубинец Меса не мог читать творения Гоголя на русском языке, но остаётся открытым вопрос, не знал ли он их ко французском перевода. Во всяком случае, на это сходство обратила внимание и кубинская критика. «Описание главного героя и его болезненной страсти округлять своё состояние с помощью любых средств даже путём продажи гнилой фасоли своим собственным испанским войскам заставляет нас вспомнить Чичикова из «Мёртвых душ», хотя мир Гоголя более сложен и жесток», — пишет Антонио Арруфат. Судьба мелкого чиновника, уволенного со службы, дона Бенигно, ставшего нищим и преследующего виновника своих бед, невольно ассоциируется с судьбой Акакия Акакиевича. Несомненно, что определяющей основой этого сходства является общность темы, сходство творческого метода и какие-то общие исторические черты, присущие и самодержавной крепостнической России, и колониальной Кубе.
В своей критике колониальной действительности Меса, подобно Марти, исходит из гуманистических моральных основ. Эту черту можно признать традиционной для всей прогрессивной кубинской литературы XIX века. В колониальной стране, в рабовладельческом обществе, аморальном по самой своей сути, правила человеческой морали, этические принципы приобретали революционное звучание.
Однако здесь начинается расхождение между двумя писателями. Марти более всего ценил в человеке готовность к самопожертвованию, готовность отдать свою жизнь за свободу других. Это качество Марти находил у простых людей, в народе. Его герои — революционеры, гордо идущие на казнь во имя светлого будущего, забастовщики, кубинские крестьяне, превратившие свои мачете из орудий труда в грозное боевое оружие, рабочие-табачники, отдающие последние гроши на революцию.
Для Рамона Месы основным является честность и трудолюбие. Он не требовал революционного преобразования колониального общества, как главного условия для проявления всех подлинно человеческих свойств. Недаром он принадлежал к партии «автономистов». Автономисты — партия кубинской буржуазии — резко критиковали колониальный гнёт, по в то же время боялись революции. Они были сторонниками постепенных реформ, надеялись получить от Испании конституцию и признание гражданских прав. «Попрошайки» — презрительно называл их Хосе Марти.
Буржуазная ограниченность Месы определила и слабость его положительных идеалов. В романе сонму чиновников активно противостоит только нищий дон Бенигно. И Меса — враг романтических штампов — в трактовке этого образа волей-неволей должен обратиться к традициям романтизма, да ещё к самым захудалым. Он ставит несчастного Бенигно на трагические ходули, гримирует его под живое привидение, появляющееся в тот миг, когда часы пробьют полночь, то есть в самые узловые моменты повествования.
Для этого перевоплощения Меса использует своё мастерство художника. Страшная чёрная тень, падающая от костлявой руки нищего, превращает эту руку в символическую грозовую тучу, нависшую над доном Ковео. Но образ этот, романтичный по своей природе и сильный своей эмоциональностью, не несёт конкретного содержания, ибо встреча с нищим ничем, кроме угрызений совести, дону Ковео не грозит, Возмездие не наступило, гроза прошла мимо.
Расхождение в политических взглядах определило в дальнейшем судьбы двух писателей, двух соотечественников.
В стране складывалась революционная обстановка, готовилась новая битва за независимость, на этот раз против двух противников — колониальной Испании и нового могущественного врага — североамериканского империализма, уже закабалившего Кубу экономически. Хосе Марти сплачивал кубинскую эмиграцию: В 1891 году на митинге в Тампе он выступил с пламенным призывом к повой национально-освободительной войне, войне «вместе со всеми и для блага всех». Он всецело отдался революционной работе и отказался от литературы.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.