Мой друг Виктор Шварцман - [4]

     Заканчивалась весна восемьдесят шестого. Мы крутили свою программу. Следующим родом моей деятельности должна была быть шабашка. Мы считали, что летние месяцы мне следует посвящать физическому труду, заработку в помощь семье и созданию — если удастся — финансовых накоплений на случай моего перехода в постоянный штат САО. Забавно, но Вика сам занимался поиском для меня подходящей бригады. Потратил немало времени, даже преуспел в чем-то...

     Удивительно напряженными, насыщенными, даже плодотворными были следующие осень и зима (86-87 гг). Вика уговаривал сохранить неопределенность моего статуса еще на год. По предварительным планам, через 12 месяцев я должен был дать ответ себе и своим родным, как будет организована наша дальнейшая жизнь. Запомнился чудесный аргумент из Викиного письма: «Подумай, что за число 12 (месяцев)? А вот 24=1*2*3*4 — четыре факториал!»

     Я не раз приезжал к Вите в САО в эту тяжелую зиму. Поразительным был сопутствующий информационный поток: десятки телеграмм, телефонных звонков, писем. Отрабатывались тактика — стратегия, казалось, давно уже создана! т нашего соединения. Уже ясно было, что темой нашего содружества будет SETI. Я с максимальной доступной мне интенсивностью (она вызывала горькие нарекания Шварцмана, привыкшего к другим скоростям) учил астрономию, программирование, читал материалы по SETI, Вика ездил по столицам; в столицах и дома в САО вел переговоры об организации в САО специальной группы по проблемам внеземных цивилизаций; о превращении САО в головное учреждение по проблеме SETI. Вопрос, как будто, состоял только в том, как организационно мне влиться в эту структуру — без имени, без образования и, по существу, без знаний. Нами с Викой были изучены самые удивительные варианты — от метеостанции в Архызе до пуско-наладочного ЭВМ-сервиса в Кисловодске, от группы погружения в английский язык в Москве, до учительской работы в Буково.

     К весне 1987 года стало ясно, что оптимальной, а может быть и возможной, явилась бы моя официальная работа в САО. Попытка осуществить этот вариант была намечена на осень.

     Я приближаюсь к тому, о чем хотел сказать сначала. Я приближаюсь к развязке, к тому, о чем трудно говорить, писать, думать.

     Все же хочется еще рассказать об одном эпизоде этой зимы. О прелестном розыгрыше, который доставил нам обоим немало радости. История началась несколькими годами раньше; мы шли по берегу моря куда-то, беседуя и глазея на солнце, садящееся между мысами Гелен-джикской бухты. Солнце краснело и увеличивалось на глазах. Я стал вдохновенно рассказывать о закате в Фанах, когда солнпе, казалось. распухло вдвое. Мой друг как-то обалдело слушал меня, потом, сверкнув очками, спросил: «Ты в самом деле думаешь, что Солнце увеличивается в размерах на закате?» В ответ я стал излагать твердо усвоенное мной из школы объяснение про линзовый эффект атмосферы. По тому, какие веселые искорки побежали в глазах Вики, я понял, что попал в большой просак. В тот вечер он еще долго топтался на мне, не отказывая себе в удовольствии напоминать о том, сколь примитивно рассуждение, показывающее абсурдность этого утверждения, и о том, что моя ученая степень, видимо, все же предполагает знания школьной физики. «Самое смешное, — никак не мог успокоиться Вика, — это то, как просто получить ответ опытным путем: сфотографируй Солнце в зените и на закате и измерь диск линейкой! Нет, еще проще: вырежь в картонке кружок размером с Солнце на закате (на расстоянии вытянутой руки) и посмотри через него ( и темное стекло) на Солнце в зените. В том-то и фокус, что большинство людей предпочитает верить любым сказкам, вместо того, чтобы порассуждать, или поставить опыт, или, наконец, прочесть страничку учебника...» «Нет, не. любым, — отвечал я, — а строго определенным».

     Это была наша, вернее, Викина постоянная тема: склонность человеческого сознания к мифотворчеству и мифовосприятию. «Нормальный человек, — утверждал Вика, — не только не способен найти истину, но в сущности и не интересуется ею. Это не плохо и не хорошо — так устроена человеческая психика. Дело нормального человека — вера, любовь, ненависть, красота, страх. Лишь малая горстка чудаков, мутантов, клинически больных людей считает выяснение истины, объективность своим главным делом. Их множество не совпадает с множеством ученых — в лучшем случае пересекается с ним. Ими разработан нудный аппарат верификации, который и породил современную науку!»

     В заключение этого вечера и нашего разговора, Вика пообещал не рассказывать о моем позоре моей жене Дине, моему брату Карлу и другим.

     Должен честно сказать, что за время, прошедшее после нашего разговора, я так и не нашел случая порассуждать или поставить опыт, или заглянуть в учебник, чем, кажется, вполне доказал свою принадлежность к «нормальным» людям. Вместо этого я немедленно рассказал эту историю Дине, Карлу и многим другим (Витя замечал: «Мы совсем разные люди. Когда я встречаю интересное сообщение, я пытаюсь настроиться на глубокое восприятие его сути. Ты же начинаешь лихорадочно соображать, кого бы еще притащить, чтобы познакомить с ним»). Получился как бы социологический опрос, результаты которого меня утешили и заинтересовали. Оказалось, что абсолютное большинство опрошенных — в основном, представителей естественных наук, нередко с кандидатскими и докторскими степенями, — не знают ответа на рассматриваемый вопрос. Самым же удивительным оказалось то, что большинство — как и я! — рассказывало ту же историю про рефракцию. Кажется, именно тогда у меня зародилась мысль о том, что людей объединяет не только склонность к мифам, но склонность к одинаковым мифам. Каким-то замечательным образом общие элементы, из которых состоит наша культура, складываются б разных голова: в одинаковые мозаики-картинки, устойчивость которых мало зависиот их соответствия реальности.