Мой друг Трумпельдор - [47]
Так всегда. Сперва машина работает целенаправленно, а потом шестеренки крутятся на холостом ходу. Через пару лет власти оставили Иосифа в покое. Решили не рыскать по свету, а поискать у себя под носом. Не скажу о прочих, но я их точно заинтересовал. Скорее всего, имели значение старые связи. Приятель Трумпельдора, участник кружка палестинофилов. Чем не клиент охранного отделения?
Опять хватаю себя за руку и умоляю не спешить. Читатель еще не знает о причине, а ты о последствиях! Извините — это нервы. Кажется, я уже цитировал: «Два шага направо, два шага налево, шаг вперед и два назад». Так вот теперь — два назад. Как-то мы обсуждали с Иосифом наше будущее. С этого места и продолжим.
1 + 1 = 3
Вы знаете, что мы с Иосифом часто спорили. Обычно я оборонялся, а тут перешел в наступление. Помнишь, ты хотел, чтобы я научился готовить? Теперь я дам тебе такой совет. Да не только совет, но урок. Могу объяснить, как делают щи.
Нет, его это не привлекает. Тогда у меня другое предложение. Как насчет того, чтобы влюбиться? Ах, это не вписывается в твои планы? Тогда позволь так поступить мне.
В это время я был уже влюблен. Ни в чем глобальном участвовать не хотелось. Ведь это могло помешать видеть ее.
Наверное, надо представить Анну. Ведь это из-за нее ситуация изменилась. Сразу не поймешь, откуда у нее такая власть. Сама маленькая, говорит мало. Впрочем, лишнего никогда не скажет. Да и роста вполне достаточно. По крайней мере, высоченный Иосиф рядом с ней оказывался в тени.
Сперва я хотел показать другу, что не только война может вызвать сердцебиение. В результате так втрескался, что видел только ее. Любое глобальное событие был готов поменять на одно тихое. Хотя бы на поцелуй. Пока он длился, я чувствовал себя победителем. Помните, как Иосиф вернул бомбу японцам? Время для меня тоже вроде как разжималось.
Можно ли удивить человека, вернувшегося с войны? У нас, фронтовиков, на лицах было написано: все важное в нашей жизни случилось. Оказывается, это не так. Первая влюбленность — это, знаете ли, впечатление. Кажется, стоишь на отколовшейся льдине, и она мчится в море.
Сейчас я не годился ни для чего. Если только для того, чтобы сидеть рядом с Анной на диване. Сто раз спрашиваю: «Ты меня любишь?», а она смотрит в сторону и улыбается. Наконец слышу: «Да». В эту минуту я взмываю вверх, как воздушный шар.
Сколько раз я повторял, что эта книга не обо мне. Впрочем, совсем забыть о себе не выходит. Ведь мы с ним вроде как сообщающиеся сосуды. Хотя каждый жил своей жизнью, но постоянно поглядывал: как там мой друг?
Единственное, что могу обещать, — долго не застревать на своей персоне. Правда, и коротко не получится. Все же тут есть своя последовательность. Стоит что-то пропустить, как в повествовании возникнет прореха.
Меня переполняла гордость оттого, что нас двое. Значит, наша жизнь была укором ему. Он не любил находиться дома, а нас постоянно тянуло остаться наедине.
Хорошо, уютно у себя в комнате. Выпьем чайку, взглянем в окно и улыбнемся приятелю — сейчас он, наверное, далеко. Опять ищет приключений на свою голову.
Мне казалось, что я его разгадал. Дело не только в преданности истории, но в том, что он никогда не любил. Барышень хватало, но это все не то. Иосиф вроде как позволял собой восхищаться. Когда же ему надоедало, сразу просил на выход. Мол, извини, подруга! У нас мужчины не справляются, а тебе будет совсем нелегко.
У меня же все очень серьезно. Точнее, у нас. Теперь мы все делали сообща. Сперва я высказывал свои пожелания, а потом Анна мой план одобряла.
Так мы выбрали Петербург. Исходили из того, что здесь пули не гуляют свободно, а москитов просто нет. Что касается болот, то с ними справились при основании города.
Вскоре выяснилось, что мы ошиблись, но в начале десятых столица казалась провинцией. Основные события происходили далеко отсюда.
Перед его отъездом мы крупно поговорили. Он был так напряжен и взволнован, что не похлопал меня по плечу, а про «эйн давар» вспомнил только один раз.
«Самое важное — это независимость», — сказал Иосиф и посмотрел пристально. Мол, это у нас с тобой было когда-то, но теперь вряд ли повторится.
«Я буду жить, как белка и лось, — продолжал он. — Уж им-то известно, что такое свобода! Если есть вода в реке и кора на деревьях, то ничего больше не надо.
Ох, и трудно объяснять, что черное — это черное, а белое — белое. Иосиф то сверкал глазами, то мрачно смотрел в стену. Да и я то сверкал, то отворачивался. В конце концов он сказал: хорошо. Зачем такой в Палестине? Да еще со своей бабой. Мы будем сражаться, а ты качать люльку? Согласись, это несправедливо.
Я подумал: не утруждай себя, сирена. Ты прав, но и я прав. Ты творишь большую историю, а я всего лишь историю семейства. Ты любишь все человечество, а я только своих родных. Эта задача хоть и скромная, но выполнимая.
Оказывается, стать мужем не менее хлопотно, чем стать студентом. По крайней мере, тут тоже есть бюрократия. Целыми днями ходишь по кабинетам и по глазам угадываешь желания. Вариантов, правда, немного. Одни берут борзыми щенками, а другие предпочитают купюры.
Александр Семенович Ласкин родился в 1955 году. Историк, прозаик, доктор культурологии, профессор Санкт-Петербургского университета культуры и искусств. Член СП. Автор девяти книг, в том числе: “Ангел, летящий на велосипеде” (СПб., 2002), “Долгое путешествие с Дягилевыми” (Екатеринбург, 2003), “Гоголь-моголь” (М., 2006), “Время, назад!” (М., 2008). Печатался в журналах “Звезда”, “Нева”, “Ballet Review”, “Петербургский театральный журнал”, “Балтийские сезоны” и др. Автор сценария документального фильма “Новый год в конце века” (“Ленфильм”, 2000)
Около пятидесяти лет петербургский прозаик, драматург, сценарист Семен Ласкин (1930–2005) вел дневник. Двадцать четыре тетради вместили в себя огромное количество лиц и событий. Есть здесь «сквозные» герои, проходящие почти через все записи, – В. Аксенов, Г. Гор, И. Авербах, Д. Гранин, а есть встречи, не имевшие продолжения, но запомнившиеся навсегда, – с А. Ахматовой, И. Эренбургом, В. Кавериным. Всю жизнь Ласкин увлекался живописью, и рассказы о дружбе с петербургскими художниками А. Самохваловым, П. Кондратьевым, Р. Фрумаком, И. Зисманом образуют здесь отдельный сюжет.
Петербургский писатель и ученый Александр Ласкин предлагает свой взгляд на Петербург-Ленинград двадцатого столетия – история (в том числе, и история культуры) прошлого века открывается ему через судьбу казалась бы рядовой петербурженки Зои Борисовны Томашевской (1922–2010). Ее биография буквально переполнена удивительными событиями. Это была необычайно насыщенная жизнь – впрочем, какой еще может быть жизнь рядом с Ахматовой, Зощенко и Бродским?
Огромное войско под предводительством великого князя Литовского вторгается в Московскую землю. «Мор, глад, чума, война!» – гудит набат. Волею судеб воины и родичи, Пересвет и Ослябя оказываются во враждующих армиях.Дмитрий Донской и Сергий Радонежский, хитроумный Ольгерд и темник Мамай – герои романа, описывающего яркий по накалу страстей и напряженности духовной жизни период русской истории.
Софья Макарова (1834–1887) — русская писательница и педагог, автор нескольких исторических повестей и около тридцати сборников рассказов для детей. Ее роман «Грозная туча» (1886) последний раз был издан в Санкт-Петербурге в 1912 году (7-е издание) к 100-летию Бородинской битвы.Роман посвящен судьбоносным событиям и тяжелым испытаниям, выпавшим на долю России в 1812 году, когда грозной тучей нависла над Отечеством армия Наполеона. Оригинально задуманная и изящно воплощенная автором в образы система героев позволяет читателю взглянуть на ту далекую войну с двух сторон — французской и русской.
«Пусть ведает Русь правду мою и грех мой… Пусть осудит – и пусть простит! Отныне, собрав все силы, до последнего издыхания буду крепко и грозно держать я царство в своей руке!» Так поклялся государь Московский Иван Васильевич в «год 7071-й от Сотворения мира».В романе Валерия Полуйко с большой достоверностью и силой отображены важные события русской истории рубежа 1562/63 года – участие в Ливонской войне, борьба за выход к Балтийскому морю и превращение Великого княжества Московского в мощную европейскую державу.
После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.
Таинственный и поворотный четырнадцатый век…Между Англией и Францией завязывается династическая война, которой предстоит стать самой долгой в истории — столетней. Народные восстания — Жакерия и движение «чомпи» — потрясают основы феодального уклада. Ширящееся антипапское движение подтачивает вековые устои католицизма. Таков исторический фон книги Еремея Парнова «Под ливнем багряным», в центре которой образ Уота Тайлера, вождя английского народа, восставшего против феодального миропорядка. «Когда Адам копал землю, а Ева пряла, кто был дворянином?» — паролем свободы звучит лозунг повстанцев.Имя Е.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.