Мой друг Трумпельдор - [46]
Как видите, даже извещения прихватили на всякий случай. Возможно, заинтересовались обращением: «товарищ». Больно удивительна такая доброжелательность в отношении незнакомых людей.
Еще, конечно, их сердили буковки на деревянной печати. Что они обозначают, было неясно, но гонор чувствовался. Кажется, они говорили: мы сами по себе! Раскрываемся только перед своими, а вас, полицейских, не желаем знать.
Каково жить после обыска? Со временем привыкаешь к вырванным половицам и горшкам без цветов. Затем начинаешь размышлять. Сколько можно делить страну с полицейскими? Не правильней совершить обмен? Холод на жару, сквозняки на ветер с пустыни? Еще наших служивых на служивых турецких? Может, они не будут тягать по пустякам?
Теперь заглянем в сегодняшний день. Несмотря на все утраты, он все же настал.
Знали бы те, кто приходил с обыском, что когда-нибудь опись окажется у меня. Мы читали и умирали от смеха. Особенно веселились по поводу ящика с 59 копейками. Интересно, что с ним стало? Скорее всего, деньги потратили, а ящик приспособили для себя. Да теперь его было не узнать. Все же одно дело, если он принадлежит нашему единомышленнику, а другое — охранке.
Кстати, недавно, в уже наступившем будущем, мне попалась книга Этьена Кабе. Решил перечитать, но не продвинулся дальше десятой страницы. Вот такой стал привереда! Не могу пропустить фразу, если она плохо написана.
Наверное, дело в том, что тогда я был юноша, а сейчас старик. Да и прочитанные книги имеют значение. Есть с чем сравнивать. Раньше я не замечал разницы между Кабе и Толстым, а сейчас это кажется главным.
Еще — прежде было достаточно идеи. Даже написанная на заборе, она воодушевляла. Прочитаешь: «Долой!» — и глаза загораются. Впрочем, хватило бы восклицательного знака. Все остальное я бы досочинил.
Теперь не так. Юность — это когда играешь на сцене, а старость — когда перемещаешься в зрительный зал. Отсюда на свою жизнь — и самого себя — смотришь со стороны.
Я уже писал, что мой зрительный зал — это балкон иерусалимской квартиры. Вместо зрительского кресла у меня качалка. Вперед-назад, вперед-назад. Пожалуй, в мои годы эти скачки подходят лучше всего. Далеко не уедешь, а всех мыслей не передумаешь. Да и передохнуть можно. Утомишься от размышлений и немного вздремнешь.
Некоторые итоги
Для того чтобы оставаться последовательным, надо автору успокоиться. Иными словами, это должен быть не я. Совсем не могу усидеть на месте. Только начну один сюжет, а меня уже тянет в сторону.
Впрочем, это произошло в 1913 году. Так что из времени мы не выпадаем. С обыском пришли 15 января 1912 года, а надзор за нами установили через год.
Почему так получилось, можно только гадать. Не потому ли, что те, кто за это отвечает, работают неспешно? Есть еще одна причина, и она связана с первой. Этих людей столько, что им не договориться. После Финляндии мы оказались в поле зрения петербургской охранки, а те зазевались. Благодаря этому Иосиф сел в поезд — и ту-ту! Когда о нем вспомнили, он был в Палестине.
Вот оно как. Выходит, можно забыть не только перо или книжку, но и человека. Что поделаешь — бюрократическое государство. Как видите, мы этим пользовались. Думали: вот бы потеряться! Спрятаться за какой-нибудь чиновничьей кляксой и так прожить жизнь.
Вот документ, из которого видно, как это бывает. Сперва в графе «Сведения о виновности и данные обвиняемым объяснения» сказано: «. объяснил, что съезда в Ромнах не было, а было лишь совещание случайно съехавшихся единомышленников». Ясно, что это Иосиф отвечает охранке. Ну а в следующем пункте его нет. Только что был — и исчез. На вопрос «Где и когда находится под стражей в порядке положения об охране» дан ответ: «Арестован не был. В настоящее время. в Палестине».
Дальше следует неожиданный вираж. Сказано, что надзор за Иосифом установлен «вне столиц и столичных губерний ». Где это «вне столиц.»? В Палестине или, скажем, во Пскове? Скорее, во Пскове, то есть на территории русской полиции. Правда, уверенности у меня нет. Почему бы им не распространить влияние на другой континент? Если тут есть русский посол, отчего не быть русской охранке?
Казалось бы, зачем? Вряд ли уместны такие вопросы. Хотя бы для того, чтобы показать мускулы. Чтобы было ясно, что эти люди везде. Ты от них убежал, а они тут как тут. Уже не рядятся кучерами, а борются с москитами.
Скорее всего, это фантазии. Достоверно известно, что об Иосифе вспомнили еще раз. В чиновничьем мозгу вдруг мелькнуло: а если из Палестины он вернулся на Кавказ? Вариант совсем невозможный, но чем бы охранка ни тешилась. Главное, чтобы не уменьшался расход бумаги. Если написано много писем и получено ответов, это и есть результат.
Впрочем, выяснение этих обстоятельств заняло не так много времени. Обратились к терскому губернатору, а тот, как видно, не хотел затягивать. Уже 17 мая 1913 года дело закрыли: «Переписку о названных выше лицах в порядке, указанном ст. 34 Положения о государственной охране, прекратить.» В переводе с чиновничьего это значит: постарались, и хватит. В связи с неопределенностью местонахождения дальнейшее наблюдение невозможно.
Александр Семенович Ласкин родился в 1955 году. Историк, прозаик, доктор культурологии, профессор Санкт-Петербургского университета культуры и искусств. Член СП. Автор девяти книг, в том числе: “Ангел, летящий на велосипеде” (СПб., 2002), “Долгое путешествие с Дягилевыми” (Екатеринбург, 2003), “Гоголь-моголь” (М., 2006), “Время, назад!” (М., 2008). Печатался в журналах “Звезда”, “Нева”, “Ballet Review”, “Петербургский театральный журнал”, “Балтийские сезоны” и др. Автор сценария документального фильма “Новый год в конце века” (“Ленфильм”, 2000)
Около пятидесяти лет петербургский прозаик, драматург, сценарист Семен Ласкин (1930–2005) вел дневник. Двадцать четыре тетради вместили в себя огромное количество лиц и событий. Есть здесь «сквозные» герои, проходящие почти через все записи, – В. Аксенов, Г. Гор, И. Авербах, Д. Гранин, а есть встречи, не имевшие продолжения, но запомнившиеся навсегда, – с А. Ахматовой, И. Эренбургом, В. Кавериным. Всю жизнь Ласкин увлекался живописью, и рассказы о дружбе с петербургскими художниками А. Самохваловым, П. Кондратьевым, Р. Фрумаком, И. Зисманом образуют здесь отдельный сюжет.
Петербургский писатель и ученый Александр Ласкин предлагает свой взгляд на Петербург-Ленинград двадцатого столетия – история (в том числе, и история культуры) прошлого века открывается ему через судьбу казалась бы рядовой петербурженки Зои Борисовны Томашевской (1922–2010). Ее биография буквально переполнена удивительными событиями. Это была необычайно насыщенная жизнь – впрочем, какой еще может быть жизнь рядом с Ахматовой, Зощенко и Бродским?
После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.
Таинственный и поворотный четырнадцатый век…Между Англией и Францией завязывается династическая война, которой предстоит стать самой долгой в истории — столетней. Народные восстания — Жакерия и движение «чомпи» — потрясают основы феодального уклада. Ширящееся антипапское движение подтачивает вековые устои католицизма. Таков исторический фон книги Еремея Парнова «Под ливнем багряным», в центре которой образ Уота Тайлера, вождя английского народа, восставшего против феодального миропорядка. «Когда Адам копал землю, а Ева пряла, кто был дворянином?» — паролем свободы звучит лозунг повстанцев.Имя Е.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Второе издание. Воспоминания непосредственного свидетеля и участника описываемых событий.Г. Зотов родился в 1926 году в семье русских эмигрантов в Венгрии. В 1929 году семья переехала во Францию. Далее судьба автора сложилась как складывались непростые судьбы эмигрантов в период предвоенный, второй мировой войны и после неё. Будучи воспитанным в непримиримом антикоммунистическом духе. Г. Зотов воевал на стороне немцев против коммунистической России, к концу войны оказался 8 Германии, скрывался там под вымышленной фамилией после разгрома немцев, женился на девушке из СССР, вывезенной немцами на работу в Германии и, в конце концов, оказался репатриированным в Россию, которой он не знал и в любви к которой воспитывался всю жизнь.В предлагаемой книге автор искренне и непредвзято рассказывает о своих злоключениях в СССР, которые кончились его спасением, но потерей жены и ребёнка.
Наоми Френкель – классик ивритской литературы. Слава пришла к ней после публикации первого романа исторической трилогии «Саул и Иоанна» – «Дом Леви», вышедшего в 1956 году и ставшего бестселлером. Роман получил премию Рупина.Трилогия повествует о двух детях и их семьях в Германии накануне прихода Гитлера к власти. Автор передает атмосферу в среде ассимилирующегося немецкого еврейства, касаясь различных еврейских общин Европы в преддверии Катастрофы. Роман стал событием в жизни литературной среды молодого государства Израиль.Стиль Френкель – слияние реализма и лиризма.