Мой друг Трумпельдор - [28]

Как видите, война не на всех действовала одинаково. Оставались люди взволнованные. Даже пламенеющие. Порой они говорили такое, что не всякая барышня скажет вслух.

Впрочем, мужские компании переменчивы. Если что не по тебе — пошлешь по матушке и по батюшке. Потом опять — «О!», «доброжелание», «славный мой друг». Слова вроде туманные, а ощущения конкретные. Мы тут для того, — вот что слышится, — чтобы защитить честь. Свою. Армии. Страны.

Я читаю письма и, кажется, вижу всех. Вот они, наши однополчане. Прошедшие войну и плен. Потерявшие многих товарищей, но выжившие. Сейчас они провожают Иосифа. Сквозь шум слышно его тихое: «Спасибо». Сказал, потом повторил. Сперва это означало: «Прощайте, дорогие!», а затем: «Ах, если бы собраться еще раз!»

Иосиф едет в Россию

Поезд едет в глубь России. На многие версты поля. Мы разглядываем их, а они нас. Извините, дорогие пейзажи, за то, что нас стало меньше. Зато мы — те, кто жив, и те, кто погиб, — сделали, что могли. Что касается сдачи крепости, то это от нас не зависело.

Из поезда путь в Порт-Артур прочитывался справа налево, а обратно — слева направо. Первый раз — по-русски, а второй — по-еврейски. Впрочем, смысл не изменился. За нашими плечами война и плен, а дорога та же. Когда поля — то сплошной белый, если деревни — немного коричневого.

Наглядимся на давно не виденную нами страну — и опять спорим. Почему проиграли? Была ли возможность наступать? Больше всего доставалось нашим командирам. Как уже сказано, они вернулись в Россию, так что им, как видно, икалось.

Пока действовал запал Хамадеры и мы говорили свободно. Да не только говорили, но показывали. Так сделаем физиономией, руками и ногами, что сразу ясно: да, вот этот. Нос вверх. Или вниз. Усы двумя крючками. Или узкой полоской.

Словом, не повезло нам с начальством. Если бы все эти должности можно было бы передать Иосифу, то мы бы наверняка победили.

Неизвестно, сколько бы это продолжалось, как вдруг поезд остановился. Дверь открылась, и вошел один из только что обсуждавшихся генералов. Он словно говорит: вот и я! К тем историям, что вы привезете с войны, можете прибавить еще одну.

Почему генерал решил напомнить о себе? Причин, по крайней мере, две. Хотелось спросить: «Очень ли вы без меня соскучились?» Еще — пришло время вернуть долги. Война закончилась так быстро, что не все получили награды.

Уж как солдаты любят присочинить, а такое не приходило в голову. Чтобы на столь высоком уровне, да еще прямо в пути! Жаль, не подготовились! Не почистили одежду и не навесили ордена.

Словом, порадовало начальство инвалидов. Это тебе, контуженный. А это — безногому. Иосиф получил Георгия и произнес короткую речь. Сперва сказал, что полагается, а затем прибавил от себя.

Генерал уже не улыбался, а смотрел в окно. Тут мой друг разошелся не на шутку. «Ах, если бы нам позволили довоевать! — говорил он. — Поверьте, мы бы не пожалели сил».

Присутствующие всячески показывали, что согласны. У кого сохранилась правая, высоко тянули ее вверх. Если есть левая, поднимали эту руку. Когда нельзя было сделать ни того, ни другого, улыбались во весь рот.

Наверное, генерала удивила готовность этих несчастных к новым сражениям, но он промолчал. Да и что сказать? В скором времени вряд ли будет война. Если же это случится, то обойдутся без инвалидов. Все, что возможно, они проиграли.

Солдаты не то чтобы рвались на фронт. Прежде всего им хотелось поддержать Иосифа. Да и возразить начальству приятно. После того как генерал ушел, они вновь стали гадать: как их встретят дома? Так же, как здоровых, или с некоторыми сомнениями?

Если ты прибыл на костылях или на тележке, то точно не скажешь, что на фронте ничего не произошло. Еще как произошло! Вот уж не думал начинать жизнь сначала, а пришлось.

Об этом они скажут близким. Не пугайтесь, родные. Сердце, что вас любит, у меня есть. Голова, что о вас думает, тоже на месте. Со всем остальным дела хуже. Вроде как был цветущим деревом, а вернулся пнем.

Они на это ответят: теперь мы знаем, что главное — не ноги и не руки. Самое важное — сердце и голова. Если они в целости-сохранности, то все нормально.

Если бы они прочли письмо Иосифа, то еще больше утвердились бы в своей правоте. Впрочем, думаю, он им говорил, что дело в желании. Если его нет, то ничто не поможет.

«Еще раз прошу не печалиться о руке, — как вы помните, писал он. — .Я .со своей правой, которой между прочим пишу это письмо, надеюсь устроиться так, что и двурукие будут, пожалуй, завидовать».

Иосиф всегда так взглянет на ситуацию, что выйдет «эйн давар». Ну а что? Всевышний согласился с потерей левой, но сохранил правую. Что только не сделаешь с ее помощью! И пишешь, и перемешиваешь суп, и рубишь дрова. А главное, зовешь вперед. Он еще не знал, куда будет указывать, но ясно видел этот жест — решительный и неотвратимый.

Парад в честь моего друга

Перед отъездом на родину Трумпельдора позвали к японскому начальству. Вручили конверт для генерала Линевича. Строго наказали передать лично в руки.

Вы когда-нибудь слышали, чтобы противники давали советы друг другу? Представьте, японцы просили беречь Трумпельдора. Такими солдатами, утверждали они, может гордиться любая армия. Даже та, с которой он воевал.