Мой дневник. «Я люблю…» - [4]

1944 октябрь.

Здравствуй, мой потрепанный друг — дневничок! Как давно я тебя не открывала и не посвящала в свои дела и мысли. Даже не верится, что прошло 2 года после последней моей записи. Невероятно много произошло с тех пор. Я возила тебя с собой вместе в вещами. Мы колесили по всей стране. Но вот времени открыть тебя у меня не было. Прости, дорогой. Ты, мой друг, ты — мое прошлое, то, что связывает меня с детством и теми, кого уже нет рядом… Сейчас я уже взрослая женщина и смешно читать свои рассуждения и мысли двухлетней давности. Еще смешнее их писать теперь. Но может быть, мне это нужно?

Два года пролетело. Война продолжается, и как-то все вокруг свыклись с этой мыслью. Уже нет постоянного страха от возможности умереть. Все как-то сжились с постоянными жертвами войны. Сколько я сменила госпиталей и сколько раненых, измученных, умирающих на руках, повидала за это время. С другой стороны, сколько вылечившихся солдат говорили: «Спасибо, милая» за свои спасенные жизни. И хотя, многие из них покинули госпиталь искалеченными, их «спасибо» — это настоящая благодарность за то, что я умею делать. Пройдя многомесячную стажировку сначала операционной медсестрой, затем помощницей хирурга у Кудряшова, я получила опыт и овладела специальностью, которой могла посвятить всю жизнь. Постоянные операция — суточная практика в госпитале заменила мне все годы институтской учебы. Вряд ли обычный студент медицинского ВУЗа моего возраста владел теми навыками, которые были у меня. Я не хвалюсь своими успехами, просто оцениваю собственные знания и опыт. Времени на обучение было мало, но никто не ставил мне это в вину. В дни войны профессионалов ждут везде.

Итак, меня направили на Юго-Восточный фронт, под Сталинград, где не хватало врачей, и где я работала в паре с еще одним врачом-хирургом в небольшом полевом госпитале. Затем, после разгрома немцев под Сталинградом, где только не пришлось побывать уже в качестве самостоятельного хирурга. Но какая это огромная радость — испытывать ликование победы здесь, на переднем крае, видеть лица ребят, которые еще вчера кряхтели и изворачивались на кроватях от боли, а сегодня услышав сводки о наступлениях и победах на фронте, целуют тебя и пытаются прыгать от счастья, что они живы. Ведь единение нас всех от радости маленьких побед ведут нас к самому заветному дню для нашей страны — Дню Мира и окончания войны. Скорей бы!

Сейчас я нахожусь в Польше, рядом с границей с Советским Союзом. Здесь мой военный путь, должно быть закончится. В чем причина? Она нелепа, как и все события последних лет. Во время одной из операций я поранила руку. Оказалось, порез связки. Как это случается, — вовремя не приняла меры и т. д. и т. п. И теперь, короче, не быть мне классным хирургом. Не хочу об этом писать. Уже прошло нервное потрясение от шока, когда я поняла, что карьера моя практически завершена. В этой сфере. Ну, что ж, буду простым врачом, либо консультантом (знания то никуда не исчезли). Бред пишу. Я слишком полюбила то, чем занимаюсь уже несколько лет и днем, и ночью, уже 2,5 года. И не хочу зачислять себя в инвалиды. Не хочу быть, как мои больные, которых выписываешь без руки или ноги, но живых, и уговариваешь, что жизнь не закончена, и что жить можно и с одной конечностью. Но как тоже самое объяснить самой себе?

Ноябрь 1944 г.

Нас вывезли на Украину. Теперь я — начальник мобильного госпиталя при управлении тыловым штабом. Пока я даже не знаю, в какой городок нас забросят. Завтра иду к начальству за распоряжениями. Сейчас сидим в машинах, ждем когда нач. мед Кузьмич (начальник медицинской части, и мой непосредственный начальник, хотя отношения у нас с ним больше, как у отца и непослушной дочери.) даст приказ колонне трогаться. Кузьмичу лет 55, и он отчитывает меня по каждому поводу и без повода, словно девчонку. Я подчиняюсь ему, как старшему по званию, но как только заходит разговор об организации переезда, сборах, документах и бумагах — тут ему до меня далеко. Я оказалась очень хорошим организатором. Кузьмич не мешает мне, а лишь хмыкает в усы, хмурит брови и наблюдает за моими действиями, пока они не идут в разрез с его представлением о происходящем. Зато в своем командном деле, ему нет равных. Так что, мы дополняем друг друга в чем-то. А еще, его все боятся. И когда возникает какая-либо проблема с Кузьмичом, все идут ко мне. Мне попадает от него за «лишние» просьбы, зато вопросы решаются все своевременно. Да, рука моя так и не стала образцово показательной с хирургической точки зрения. Но возможно, я смогу все-таки приносить пользу людям? Я стараюсь ежедневно делать обход всех больных, знаю все о пациентах, их болезнях. Самый любимый мой момент во всей работе — когда я подписываю документы на выписку бывшим раненым, и они едут домой к семьям. Все раненые солдаты уже очень устали от войны, и никто особо не рвется в гущу военных действий. Да и война, похоже, близится к завершению. Раненые к нам поступают не самые сложные. Так, долечиваться едут. Так что, скоро ждем Дня Победы!

* * *

«Кому рассказывать об этом? Кто поверит, что это правда, а не вымысел? Зовут меня Андрей Подольцев. На данный момент я — командир разведроты (а лучше сказать, бывший командир), лейтенант. Если следовать анкете, то родился, учился, вырос без проблем. Институт не закончил, был призван в действующую армию по причине начала войны в Советском Союзе. Рвался на поле сражения, хотелось сразу всех фрицев одной пулей убить, да, смешно — мальчишка был. Женат не был, поэтому и жалеть меня, если убьют, было бы некому. Зато мечтал погибнуть, как герой. Сам я сирота, тетка меня воспитывала. Сейчас уже не знаю, что с ней. Пытался разузнать, да где там: бумаги все перемешаны, люди разбросаны по всей стране — никого не найдешь. Может и жива еще. Пошел в армию, отправили в учебку. Обучали на связиста, потом отправили на фронт. Много чего повидал. И страшное, и радостное, особенно когда немец на глазах подыхал. А потом ранили, в госпитале лежал. После в тыл в отпуск ехать было не к кому, решил вернуться в свою воюющую часть самостоятельно. Да, только попал в окружение с остатками таких же, как и я, бывших раненых, пробирающихся к своим. Думали, что хана нам всем, так нас в кольцо скрутили. Но нет, есть Бог на свете. Спасли нас внезапно выскочившие из леса партизаны. Враг был просто не готов морально к такому натиску. Немцев уложили, нас партизаны с собой взяли. Просто как в сказке. Так и стали мы партизанить. Поскольку нравы в лесу не такие как в действующей армии и есть возможность проявлять инициативу, то здесь я весь свой боевой запал и выложил: ходили в разведку, пару раз взяли языка с ценными документами. И вот, я уже разведчик. Через полгода, это стало моей жизнью: ночь, притаившись в лесу, ждешь врага, стараешься не шелохнуться и дернуться от противного жужжания комара, сидящего на твоем носу; адреналин ухающий в крови после удачно проделанной операции; недовольство собой, если что-то пошло не так, тактические разборы вылазок… Потом нас „нашли“ свои, и мы присоединились к регулярным частям советской армии. И здесь я без дела не остался. Круто воевали тогда с врагом. А разведка дело тонкое. Нельзя просто так выйти к фрицу и сказать „Мать твою, такперетак, а ну, сдавайся, гниль отворотная“. Надо, чтоб он был не ниже офицерского чина, да еще и документы важные вез. Иначе, смысла в его пленении нет. Или когда диверсию сделать. Тоже непросто. Терпение огромное требуется… Это я так подробно, братцы, рассказываю для тех, кто думает, что разведчикам самая простая работа достается. Нет на войне легкой или трудной работы — вся она сложная, но на благое дело направленная. Значит, и делать ее надо по высшему разряду. Только вот никто и не догадывается, каково порой бывает невыносимо жутко от постоянного адреналина в крови, нервотрепки, тягостного ожидания в засаде, в грязи, а то и в болоте по самое „не хочу“. Лишний раз и поговорить то не с кем, иначе, нельзя. А что говорить про то, чтоб проорать. Как снимает напряжение разведчик? Ну, некоторые пьют, а такие как я ищут другие способы выброса энергии. Мне пить нельзя — мутит меня от алкоголя, мало не покажется. Ну, еще рюмку, две… а дальше… Аллергия, что ль какая у меня. Все ребята ржут надо мной, говорят, не мужик. а что делать? Не дано мне значит, спиться! Пытался через другое напряжение снять. Ну, с женщинами… сами понимаете. Да только не всегда женщина оказывается рядом, да и не всякая (как оказалось) снять его может. Другая какая, и ласковая и все хорошо, а как коснется меня, ну все хоть режь, а хоть выпрыгивай из постели. Не могу такую не только поцеловать, подойти к ней бывает противно. Не принимает организм ее, бабу, хоть ты тресни!. И что это со мной? Да, хохочите дальше, только мне то это тоже не до радости великой. Раньше то все было ладно. А вот с год назад это началось, как потравились мы капитально всем нашим разведподразделением. Освобождали деревню от фрицев. Решили в баньке местной искупаться, попариться. Да напарившись, нашли под топчаном бутыль чего-то, решили выпить. Ну и гадость была жидкость там, я вам скажу! Кто знает, чего нас черт дернул выпить это вражеское пойло (по-другому и не назовешь). Потому может, и говорят, что разведка не знает ни страха, ни границ безумным поступкам. Короче, я как обычно 2 рюмки влил в себя и все. А утром у меня по телу сплошная синева пошла. Все тело болит, чешется, волдыри повылазили. А ребятам было хуже. Двое отравились до смерти, а остальных троих еле откачали, так их напиток доконал. И чего туда фрицы намешали? Вздрючило нас начальство по первое число. Ну и поделом нам всем — в следующий раз умнее будем и осторожнее с незнакомым пойлом. Вот с этого дня проснулось у меня обоняние на окружающих. Как запах где не тот, ну не подходит мне — все, не могу общаться с человеком, будь то старик или прекрасная девушка. Что до красавиц самих, то остались лишь они в довоенных воспоминаниях. Да разные были… А одна, ну очень миленькая, нравилась больно. Как оказывалась она поблизости от меня, так дух захватывало и жаром всего зажигало изнутри. Просто пошевелиться не мог, до такой степени возбуждала. И подойти к ней долго не мог — боялся натуру свою не сдержать. А она тоже, кажется, была ко мне неравнодушна. Таней ее звали. Хм, где она теперь?»..