Мой дневник. 1919. Пути верных - [131]

Это были полковник Штейфон, полковник Ткачев и полковник X. (фамилию последнего не называю, так как не знаю его судьбы) – старшим и при том офицером Генерального штаба был Борис Александрович. С присущей ему решимостью он нас объединил и начал работу, которую он вел, надо признаться, с большой осторожностью, что было, конечно, правильно, потому что надо было «конспирировать» не только по отношению к большевикам, но и к оккупантам. У Бориса Александровича были исключительные организаторские способности (что он потом так блестяще показал в Галлиполи), и под его руководством мы начали работу по пополнению Добровольческой армии, как личным составом, так и переброской туда добывавшимися нами всякими правдами и неправдами вооружения и снарядов.

Работа под руководством Б.А. Штейфона велась в обстановке сложной и опасной. Почва под нами постепенно начала в буквальном смысле гореть, и надо было смываться… Борис Александрович, начиная с меня, отправлял всех нас постепенно в Добровольческую армию, и только впоследствии, когда дольше оставаться в Харькове стало уже невозможным, преследуемый агентами Петлюры, с немалыми трудностями добрался до Екатеринодара. Отмечу, что работа нашей четырехчленной группы, наименованной «Добровольческим центром в Харькове», была признана генералом Алексеевым, и потому все мы, попадая в Екатеринодар, в штаб армии – приходили «к себе», так как уже числились в составе армии, на которую работал «центр полковника Штейфона»!

Началась наша служба в рядах Добровольческой армии. Борис Александрович пошел на строевые должности Генерального штаба. Его командование Белозерским полком и время, в течение которого он был «начальником штаба Полтавского отряда генерала Н.Э. Бредова», известно многим из тех, кто служил в Добровольческой армии. Я лично был в то время в штабе генерала Драгомирова в Киеве – там же был и штаб Полтавского отряда, душой которого конечно был Борис Александрович, верный и точный исполнитель указаний своего начальника отряда.

Судьба Полтавского отряда была очень сложной и очень тяжелой. Постепенно отходя вместе со всей армией генерала Деникина на Юг, отряд попал в Одесский район и не попал в число войск, имевших возможность эвакуироваться за границу… Отряду пришлось «отступать», то есть идти на север с боем, и, наконец, достигнув Польши, оказаться за проволокой польских лагерей, не слишком гостеприимно встретивших русские полки. Много дипломатических способностей пришлось проявить начальнику отряда и его начальнику штаба, чтобы добиться кардинального изменения в судьбе отряда – получения разрешения на переброску через Румынию в Крым, в армию генерала Врангеля. Выполнение этой задачи было возложено на Бориса Александровича, который в сложной обстановке того времени пробился в Крым и, явившись генералу Врангелю, получил от него указания и задачи. В Константинополе, где я был тогда в распоряжении русского Военного представителя, мы встретили полковника Штейфона радостным известием, что его заслуги на должности начальника штаба отряда, а до того и работа по командованию полком, оценены Главнокомандующим, отдавшим приказ о производстве его в генерал-майоры. Борис Александрович был всегда настоящим военным и такое отношение к его службе – очень порадовало его!

В смутной обстановке тогдашней Европы отряд был переброшен в Крым. Можно и не быть военным, чтобы понять, какие трудности стояли при этой сложной операции перед начальником штаба отряда – организаторские способности и всегдашняя жертвенность Бориса Александровича помогли ему с успехом эту операцию провести!

Но крымский период, один из самых ответственных и героических периодов в Гражданской войне в России, закончился эвакуацией армии в Турцию; эвакуацией беспримерной, но… но это было поражение, и этот факт убийственно влиял на настроение и энергию многих. Много старых добровольцев, как тогда говорили, «сматывали свои удочки» и уходили в частную жизнь, устраивая ее в мере сил и возможности, возможно выгоднее для себя. Лишь немногие ушли в лагеря Галлиполи, Лемноса и Чаталджи, где были трудности, доходящие до страдания, и… не было никаких должностей для генералов. Производство Бориса Александровича в этот чин за отличие, казалось, становилось скверной шуткой судьбы над его стремлениями и желаниями…

Это его не остановило – он пошел в Галлиполи рядовым, не надеясь на какую-либо обеспечивающую его должность. Он по натуре своей не мог оставить родной ему армии, и он остался при ней!

Но во главе интернированной армии стоял генерал Кутепов. Он знал Бориса Александровича, и он хорошо понимал, что в невыносимо тяжкой обстановке на полуострове, в положении полупленников, лишенных всех прав, – ему нужны будут выдающиеся помощники, и он не только удержал генерала Штейфона при себе, но и назначил его на трудный и очень неблагодарный пост коменданта Галлиполи. Генерал Кутепов не ошибся в своем выборе – мало кто знает, а кто знал, тот мало об этом говорил, какая доля заслуженной генералом Кутеповым на Галлиполи славы выдающегося организатора подавленной в своих настроениях армии – по праву должна принадлежать его помощнику – коменданту города Галлиполи, с его, теперь даже, пожалуй что, и нежно вспоминаемой «губой» и с неизменными строгостями коменданта. Должность эту и лиц, ее исполняющих, испокон веков не слишком жаловала русская офицерская масса. Но тем труднее положение того, кто честно несет ее, – и таким честным комендантом без страха и упрека был, конечно, генерал Штейфон. Думаю, что многие галлиполийцы теперь согласятся с этой моей оценкой!