Мой дневник. 1919. Пути верных - [130]

.

Я говорил, что с самого начала Белой Борьбы, с того момента, когда генерал Алексеев на юге России «зажег светоч» борьбы, к нему, через всю Россию, примкнул профессор Ильин, беззаветно отдавшийся делу Белых (он часто этим именем подписывал свои письма и статьи). Еще в 1922 году, при первых встречах с профессором, я с удивлением слушал его мысли о той борьбе, которая велась и, увы, на полях сражений была проиграна белыми – своей беспредельной интуицией он провидел то, что двигало белых на подвиг борьбы… и выйдя за пределы СССР, откуда так неосторожно выпустили большевики своего сильнейшего врага, Иван Александрович оформил свои мысли в виде статьи «Белая Идея», «вместо предисловия» помещенной мною в первом томе сборника «Белое Дело» («Летопись Белой Борьбы»), изданного в конце 1926 года в Берлине. При обсуждении вопросов, как можно еще, несмотря на незаменимую потерю, продлить бюлетени, существует предположение в нескольких выпусках «Наших Задач» вновь опубликовать эту статью И.А. Ильина.

Моя краткая заметка растягивается. И в то же время мне так мало удалось сказать о том, чем был дорог не только его «единомышленникам» членам Русского Обще-Воинского Союза, но и всем русским людям безвременно покинувший нас наш «старый и верный Друг»! Для того чтобы это сказать, и сказать исчерпывающе и авторитетно, нужно другое перо, и, что главное – нужна перспектива, которая позволит оценить его яркую и сильную фигуру… нужен научный подход, нужно пережить какие-то сроки, которые дадут возможность изжить личное горе от его потери и объективно подойти к оценке личности этого исключительного русского человека, проповедника, ученого и мыслителя. Наконец, нужно объять его литературное наследство, которое видится мне исключительным по богатству, так как в те дни, когда я в последний раз имел счастье личного общения с ним, Иван Александрович писал лихорадочно быстро и неустанно, сознавая свою тяжелую болезнь, уже значительное время мешавшую ему жить и творить, – писал все время, чтобы высказать все, что накопил его острый и сильный ум…

Имя покойного профессора Ивана Александровича Ильина, его мысли, изложенные всегда так исключительно ярко и внушительно, конечно, найдут свое место в будущем Пантеоне Российском…

Нам же, его современникам, остается только преклониться перед Высшей Силой, взявшей его от нас так рано!

Дай Бог, чтобы легка была чуждая нам земля приютившей его свободной Швейцарии, в которой суждено было найти покой исключительному русскому человеку, верному и искреннему Другу Русского Белого Воина, Другу Русского Обще-Воинского Союза и… моему личному незабвенному Другу!

Наши Задачи. № 216. 1955

Генерал-лейтенант Б.А. Штейфон

В 1951 году, 17-го мая, в русской газете в Нью-Йорке, носящей дорогое нам всем имя «Россия», появилась статья Сергея Жукова, который между прочим говорит: «Я беру на себя почин в нарушении безмолвного вето, наложенного и тяготеющего и по сей день над именем большого русского человека и пылкого патриота… Я назову его – Генерального штаба Генерал-Лейтенант Борис Александрович Штейфон»…

Покойный Борис Александрович был моим другом, мы делили с ним в трудные времена нашей совместной жизни ее невзгоды и трудности. Я давно намечал сделать то, что так правильно сделал незнакомый мне автор статьи в «России», посвященной генералу Штейфону. Я опоздал. И теперь, получив предложение составителей сборника, посвященного десятилетию со дня основания Русского Охранного Корпуса в Югославии, – я с искренним удовлетворением на это предложение отозвался и решил сделать то, к чему призывает С. Жуков, и, пойдя по указанному им пути, – вспомнить о старом друге и искреннем русском патриоте Борисе Александровиче Штейфоне, который доблестно вел Русский корпус по его страдному и жертвенному пути, и который умер, будучи командиром этого корпуса.

Борис Александрович Штейфон был старше меня по Военной академии, и познакомился я с ним уже после революции, почему мои воспоминания о нем начинаются только с этого времени. Его боевую службу в рядах старой Императорской армии, вероятно, опишет кто-либо другой, после того, как то вето, о котором говорит автор первой в русской зарубежной печати статьи о нем – будет приподнято им и мною.

После революции и разложения русского фронта 1-й Мировой войны часть русских офицеров оказалась в Харькове. Я лично попал туда по родственным связям моей жены, Борис Александрович – по прежней своей службе еще до академии. Общие трудности, которые в такой массе стали перед русским офицером, пережившим революцию, стали и перед нами в богоспасаемом Харькове. Россия кипела в котле революции. Всюду формировались новые фронты и создавались новые очаги борьбы… дошло это и до Харькова, и в один непрекрасный день провокация бывшего командующего одной из армий внешнего фронта генерала Ю.[174]), перешедшего на украинскую службу – все мы, старшие офицеры (полковники), жившие в городе, оказались перед вербовщиком советской армии Сиверса, старавшегося найти для своего командующего пополнение в среде офицеров Генерального штаба. Побывал он и у меня, и в разговоре с ним (это был также старый офицер и притом военный инженер полковник Щ.), я, всеми мерами отбиваясь от «лестного» предложения возглавить штаб советского формирования, не желая принимать которого генерал Ю. назвал ему наши фамилии и адреса – узнал о существовании в Харькове других офицеров, в том числе и Б.А. Штейфона. Скрываясь от советского вербовщика и дождавшись занятия Харькова частями германской армии, я стал разыскивать тех, кого по отношению к сотрудникам Сиверса я мог считать моими единомышленниками.