Мой дикий сад - [76]

У рожковых деревьев есть еще одно любопытное свойство: зимой оно не теряет листву. Поэтому летом такое подрезанное снизу дерево дает полную тень, а зимой — эффективную защиту от дождя. Такое дерево внушает мне ощущение дома, надежной крыши над головой, а поскольку у меня в саду коровы не водятся, то я обрезаю свои рожковые деревья сам, стараясь придать им форму большого навеса.

Как ни странно, харув, такое большое плодовое дерево, не упоминается в Библии. Правда, некоторые утверждают, что в последних строках стиха 1:19 книги Исаии «Если захотите (внять мне) и послушаетесь, (то) будете вкушать блага земли. Если же откажетесь и воспротивитесь, то будете пожраны мечом»[64], — вместо «будете пожраны мечом» следует читать «будете вкушать харув», то есть жалкую и скудную пищу. Такое прочтение основано на близости написания ивритских слов «харув» — плод рожкового дерева и «херев» — меч. А другие говорят, что мед, часто упоминаемый в Библии, означает не только пчелиный мед, но и рожковый. И действительно, когда надламываешь мясистые и сочные рожки, из них капает этот мед, и они неслучайно относятся к самым вкусным из плодов.

Еще одно, даже более интересное толкование состоит в том, что библейская единица веса «гера»[65] — это зерно рожкового дерева. Уже в древности люди заметили, что все зерна рожкового дерева — на иврите «гаргер» — имеют один и тот же вес, и стали использовать их в качестве надежной и удобной единицы при взвешивании золота и драгоценных камней. Некоторые лингвисты утверждают даже, что нынешнее слово «карат» тоже происходит от этого ивритского слова.

Что касается самого дерева, то оно относится к двудомным, то есть имеет и мужских, и женских представителей. Это вроде бы никого не должно волновать, когда бы не одно обстоятельство: во время цветения рожковые деревья окутываются резким запахом человеческой спермы. В свое время, когда я жил в Иерусалиме, мне доводилось часто ходить или ездить на велосипеде вверх по улице Маркус в районе Тальбия. По обеим сторонам этой улицы растут большие рожковые деревья, и в осенние месяцы мужские деревья, чье цветение куда обильнее женских, издают запах, в котором нельзя ошибиться. Не все прохожие понимают, откуда идет этот запах, и я не раз видел забавное зрелище: все идущие мимо смотрят наверх, и на каждом лице свое выражение — надо думать, соответственно жизненном опыту и сердечным наклонностям, — но одинаковая озадаченность: «Кто бы мог поверить… Ну ладно бы, в каком-нибудь Катамоне… Но у нас, в Тальбии?!»

Когда я задумал посадить рожки у себя в саду, то именно по причине этого необычного запаха решил посадить только женские деревья. Одно дело — просто пройти мимо мужского дерева, когда оно цветет в свою полную силу, и совсем другое — посадить такое у себя в саду и жить в тени этой мощной и постоянной мужественности осень за осенью, год за годом. Жизнь и без того обрушивает на нас слишком много унижений. Зачем самому навлекать на свою голову лишние…

Следом за этой мыслью пришла другая: а ведь я, пожалуй, не удостоюсь увидеть эти деревья в расцвете их мощи и великолепия. Но это была короткая мысль, и я с легкостью отбросил ее. Так уж устроен наш мир, и точно так же, как многие предшествовали мне в других моих начинаниях, были и такие, которым и эта мысль приходила задолго до меня. Известен рассказ о нашем знакомце Хони Меагэле, заклинателе дождя, о котором я упоминал выше. Этот Хони увидел однажды, как человек сажает у себя рожковое дерево, и спросил этого человека, когда его дерево даст плоды. И ответил ему тот человека, что через семьдесят лет. Спросил Хони: будет ли тот жить до тех пор и удостоится ли есть плоды от дерева, которое сейчас сажает.

Ответил человек: «Так же, как сажали мои отцы для меня, так я посажу для своего сына». Продолжение у рассказа такое: Хони уснул на семьдесят лет, а когда проснулся, увидел, как внук того, кто сажал дерево, ест его плоды. Это симпатичный рассказ, и в нем есть даже некий воспитательный урок, но он, увы, основан на ошибке: плодов рожкового дерева не нужно ждать так долго. Оно дает изобильный урожай плодов уже через несколько лет.

Третья моя мысль была связана с выбором места для посадки. Здесь требовалось серьезное размышление и расчет на длительное время. Как я уже говорил, харув — дерево большое и раскидистое, у него густая и устойчивая листва, и оно образует под собой постоянную и густую тень. Оно может преградить свет своим соседям и помешать развитию других растений. Кроме того, оно пускает глубокие корни, и в случае чего его будет трудно пересадить в другое место — в отличие, скажем, от оливы.

В результате всех этих размышлений я посадил два харува на тех местах, о которых говорил в начале, и теперь, когда они уже подросли, подрезаю их так, чтобы можно было сидеть в их тени. Видимо, пыльца какого-то далекого мужского харува достигает их, потому что они плодоносят. Правда, плоды их не так хороши, как я описывал выше, но иногда я их пробую, а если какой-нибудь прохожий протягивает к ним руку, чтобы сорвать и себе, я его не гоню. Пусть ест, хватит на всех. А то, что упадет, удобрит почву, — так деревья возвращают земле то, что они у нее взяли.