Мой дикий сад - [62]

Некоторые объясняют решение Бар-Йохая тем, что люпины особенно хорошо прорастают на могилах, потому что мертвые тела, разлагаясь, удобряют землю. Другие говорят, что в местах захоронений слой мягкой земли глубок, и корни растения не сразу наталкиваются на скалистый слой. Но люпины не всегда пускают глубокие корни, и если вы спросите мое мнение, то я скажу, что дело здесь не в ботанике или агрономии, а в большом уме и понимании человеческой психологии. Бар-Иохай знал, что, при всем уважении к мертвым, которого требует традиция, у жизни тоже есть свои требования. Город должен расти, люди должны где-то жить, народ должен строить, и если нельзя годами обыскивать всю Тверию в поисках каждой косточки многовековой давности, то нужно дать людям уверенность, что цветы помогут им строить, не нарушая традицию. Иными словами, я думаю, что решение Бар-Йохая было порождено не столько знанием природы растений, сколько знанием природы человека. Оно свидетельствует об уме и смелости Бар-Йохая в той же мере, в какой решение нынешних раввинов Тверии по тому же вопросу: проводить под новыми домами специальные «трубы для стекания скверны» — свидетельствует, увы, об их глупости и малодушии.

«Сток скверны»! Кто бы мог подумать…

Что до меня, то вопросы осквернения и очищения меня мало интересуют, и я сею люпины в своем саду по совсем иным причинам. Но о своих результатах в этом занятии распространяться, пожалуй, все-таки не стану, не то еще появятся у меня в саду люди из «Атра Кадиша»[55].

«Как в Баварии»

Несколько лет назад мне рассказали, что в одном месте у нас цикламены цветут уже в ноябре. С меня даже взяли клятву, что я никому больше не расскажу об этом, иначе туда сразу слетятся десятки организованных экскурсий, вроде тех, что собираются на цветение курослепа, люпина или «анемоновых ковров», как их именуют в газетных рекламах. Я поклялся, мне указали дорогу, я поехал и убедился, что цикламены там действительно цветут уже у ноябре, и не просто цветут, а к тому же еще выпускают цветы раньше, чем развертывают свои молодые зеленые листья. Это меня так заинтересовало, что я стал расспрашивать специалистов, чем объяснить такое странное поведение. Мне сказали, что это просто иной вид цикламенов.

В моем саду цикламены цветут, как всем привычно: в начале зимы просыпаются к жизни их клубни, затем появляются зеленые листья, которые начинают жадно поглощать солнечный свет и доставлять пищу растению, а еще через несколько недель появляются и первые цветы. Поначалу я думал, что этот порядок обусловлен привычкой растения к сезону зимних дождей: оно чувствует влажность в воздухе и поэтому поскорей выпускает листья. Но однажды я забыл несколько луковиц, завернутых в газету, в ведре, стоящем в кладовке, где не было света и нельзя было почувствовать дождь, а когда вспомнил о них, увидел, что и они пытаются выпустить листья. Я решил, что все дело не в наружной влажности, а в изменении температуры воздуха.

Как бы то ни было, в один из следующих годов и у меня в саду несколько цикламенов расцвели в ноябре, и тоже до того, как вырастили листья. Неужто и у меня каким-то образом возник новый вид цикламенов? Я даже подумал, что таким манером мои цикламены проявляют свою ревность — пытаются вернуть себе мою любовь, показав, что они ничем не хуже тех «особенных» цикламенов, к которым я специально поехал. Но пока я размышлял над этими чудесами, цикламены еще больше удивили меня, и в следующий год расцвели уже в декабре. Не помню точно, какой это был год, теплый или холодный, помню лишь, что режим дождей в тот год был весьма своенравным: зима началась рано, за одну неделю сильно похолодало и выпало много дождей, но затем в дождях наступил долгий перерыв. Я думаю, что дожди и холода разбудили мои цикламены, но последовавшие затем бездождье и теплынь привели к тому, что цветение произошло раньше, чем появились листья; видимо, в такое необычно тяжелое время растения позаботились в первую очередь о будущем поколении, то есть о цветках и семенах в них, и лишь затем задумались о самих себе и о своем пропитании, для чего — уже во вторую очередь — выпустили зеленые листочки.

Слова «позаботились», «задумались» могут сбить с толку. Уж не хочу ли я сказать, что растения способны думать и рассчитывать? Что они помнят, извлекают уроки и составляют планы на будущее? И что в данном случае они проявили настоящий материнский альтруизм, поставив интересы будущих поколений выше своих собственных? А может, все дело просто в том, что эволюция издавна заложила в них несколько программ действия, которые ждут своей реализации в соответствии с теми или иными внешними условиями?

Не будучи ученым, я позволяю себе предполагать наличие у растений не только разных возможностей, но и различных «чувств». И в основном — чувства страха, которое таится как в клубнях и луковицах, так и в семенах. У растений-геофитов, органы возобновления которых — луковицы и клубни — скрыты в земле, есть независимый запас пищи, который поддерживает их в тяжелое время, но у семени, которое скрыто в земле и ждет дождя, этот запас весьма невелик. Он достаточен лишь для образования маленького корешка и нескольких листочков, — все дальнейшее пропитание должны доставить ему солнечный свет, дождевая вода да сама почва. И такое семя должно быть особенно осторожным, потому что с того момента, как оно проросло и выбилось из земли, у него уже нет возможности остановиться, а тем более — вернуться обратно. Если оно прорастет в ноябре, а дожди прекратятся, то в декабре ему грозит смерть. Как же ему поступить? Я так и слышу опасливые разговоры там, под землей: «Прорастать? Сейчас? А каков прогноз? Может, подождать до следующего дождя? А то и до следующего года?»