Мой Демон - [25]

– Интересно, что бы они сказали, если бы он сравнил себя с тигром? – улыбнулся Никита.

– Но ведь их же как-то опровергают? – заинтересовалась Наташа.

– Эх, любовь моя! – только и вздохнул Сергей, нежно погладив ее по волосам. – Опровержению поддаются лишь такие теории, которые в принципе допускают существование противоречащих им фактов. То есть настоящая научная теория всегда указывает на факты, которые могут ее опровергнуть! Здесь же для любого противоречащего факта имеется однотипное объяснение: «это – результат целенаправленного переписывания истории в угоду тогдашним идеологическим соображениям». Сказки, знаешь ли, опровергнуть в принципе невозможно – и этим они отличаются от научных концепций. Да вот вам еще один пример – эти господа всерьез уверяют, что никакой Древней Греции и Древнего Рима, какими мы их знаем, не было, и все потому, что до нас не дошли подлинники исторических источников! Более того, в те времена даже живописи якобы не было, поскольку до нас не дошли картины древнегреческих или древнеримских художников.

– Но ведь за столько лет и холсты, и папирусы просто истлеют! – изумилась Лиза.

– Разумеется, – кивнул Сергей. – Но наших «типа историков» ничто не смущает. Им вынь да положь рукопись, написанную самим Платоном или Аристотелем, да еще заверенную графологической экспертизой, а иначе они отказываются верить в существование этих философов или делают их чуть ли не современниками Ньютона. Ну что вас еще интересует?

– Насколько я понял, главная идея этой «новой хронологии»… – начал было Никита.

– Точнее сказать – «хренологии», – съязвил Сергей.

– … состоит в том, чтобы максимально возвеличить российскую историю?

– Совершенно верно. Россия – родина слонов, Тамерлана, основателей Рима и много кого еще. И эти «хренологи» даже не задумываются над тем, что великую историю России творили эфиопы и грузины, татары и хохлы, евреи и немцы, однако правом на гордость они хотят владеть монопольно!

– Ага, – с наигранной задумчивостью пробормотал приятель. – Ну, тогда мне, кажется, ясен основной мотив данного преступления…

– Какого преступления? – удивился Сергей. – Которое совершают против здравого смысла авторы этой «хренологии»?

– Нет, я говорю об убийстве Пушкина. На самом деле это был жидомасонский заговор с целью лишить Россию ее самосознания…

– И оставить без ничего! – первой уловив иронию в нарочито серьезном тоне своего возлюбленного, воскликнула Лиза. – Ведь «Пушкин – это наше все»…

Как ни странно, ей никто не ответил: Сергей уже упоенно целовался с Наташей, а Никита смотрел на их ласки странно застывшим взглядом…

Тем вечером в театре было настолько холодно, что у актеров шел пар изо рта. В центре сцены стоял красный диван, а незамысловатая декорация из высоких полок с книгами представляла собой интерьер пушкинского кабинета. Пушкин-Сергей лежал на диване, накрытый клетчатым пледом, а подле него сидел Данзас-Андрей.

– Как жена моя и что она делает? – тихо спросил Сергей.

– Она занята с посетителями. Много добрых людей принимают в тебе участие – зала и передняя полны с утра до ночи.

– Кто именно приходил ко мне?

– Жуковский, Вельегорский, Вяземский, Тургенев… Да весь Петербург здесь.

Сергей застонал, но тут же зажал себе рот ладонью, чтобы не было слышно за дверью. Андрей покачал головой и сочувственно произнес:

– Друг ты мой любезный, не стыдись боли своей. Стони, если тебе от этого будет легче.

– Нет, не могу, – тихо, почти шепотом отвечал Сергей, – нельзя стонать; а то жена услышит. Да и смешно, чтобы этот вздор меня пересилил; не хочу…

После этой фразы режиссер направил свет своей настольной лампы в сторону сцены и громко спросил:

– Александр Сергеевич, вам больно?

– Ну да… – И Сергей растерянно приподнял голову.

– Ах, «ну да»! – раздражился Воронцов и направился к сцене. Подойдя к лежащему перед ним Сергею, он глянул на него с высоты своего роста, а потом вдруг со всей силы ударил в живот. Не ожидавший этого «Пушкин» скрючился и застонал так, что смог бы разжалобить даже настоящего Дантеса. Возмущенная Наташа хотела было вскочить со своего места, но ее удержал Никита, шепнув на ухо:

– Воронцов прав. Серж плохо и совершенно неубедительно играет умирающего Пушкина.

– Но ведь он ударил его так, что Сергей и на самом деле может умереть!

Воронцов заметил их перешептывание и громко сказал:

– Я же просил во время репетиций не комментировать события, происходящие на сцене! Наталья Николаевна, будьте любезны подойти ко мне!

Наташа поднялась и пошла на сцену, чувствуя спиной раздевающий взгляд Никиты. Сергей перестал стонать, но его физиономию по-прежнему искажала гримаса боли.

– На колени перед умирающим мужем! – властно приказал режиссер.

Наташа повиновалась, в то время как Данзас-Андрей отошел в сторону.

– Ты веришь в то, что ему больно? – продолжал свирепствовать Воронцов.

– Да, верю…

– Так почему же он нам этого не показывает, а?

Наташа недоуменно пожала плечами.

– Почему, я тебя спрашиваю?

И тут Наташа вдруг поднялась с колен и негромко, но очень отчетливо заявила:

– Да вы просто садист!

– Что? – взбеленился Воронцов.

– Вы садист, а не режиссер! – громко крикнула Наташа и взяла Сергея за руку.