Мой дедушка — памятник - [20]

Может быть, Володя Телескопов был отчасти и прав, может быть, эмпирейцам действительно было немного скучновато, но у них была большая всепоглощающая страсть — футбол, завезенный, если помните, сюда еще Бархатным Чарли. Они называли свою любимую игру «булоногом», а игроков «легоперами». Они были убеждены, что обладают самой мощной командой мира, но у них никогда не хватало денег, чтобы съездить в Европу или в Южную Америку проверить свои силы, да они и не знали толком, что такое деньги.

Заманивая в свои гавани корабли разных стран, эмпирейцы вызывали их экипажи на булоножные поединки и обыгрывали с ужасающим счетом. Последний, например, матч с командой несчастного «Ван-Дейка» закончился со счетом 44: 0 в пользу местных легоперов.

Так шла жизнь, и никто, или почти никто, из потомков обленившихся астронавтов, предприимчивых малазийцев, африканцев, мидинян, карфагенян, индусов, объевшихся викингов и раскаявшихся пиратов не подозревал о том, какие тучи собираются над их небольшой страной, никто, или почти никто, не мог вообразить себе события, о которых пойдет речь в следующих главах. Итак, читатель, внимание…

PS: Кстати сказать, эмпирейцы и сейчас до конца не понимают сложности современных денежных отношений. Огромная их красочная банкнота — велюр, напоминающая старинную гравюру с парусами, башнями и амурами, вызывает улыбки в банках всего мира. Карбункл, однако, завел себе собственную денежную единицу — клукс, которая обменивается на зуры в сберкассе № 6 города Зурбагана.

ГЛАВА 6, в которой веселые голоса перемежаются злобными выкриками, трещат мотоциклы и невнятно бубнит «резинщик»

— Странное дело, Николай, — сказал Геннадий Стратофонтов капитану Рикошетникову. (Оставаясь наедине, Геннадий позволял себе называть своего старшего друга просто по имени.) — Происходит какое-то чудо, Николай. Мне кажется, что я начинаю, Николай, понимать эмпирейский язык. Взгляните, например, на этот, транспарант, Николай.

Друзья в густой толпе шли по вытертым до блеска мраморным плитам старого Оук-порта. В бесчисленных магазинчиках, лавчонках, барах и кафе главной улицы Пикокабанауэй кишела говорливая, возбужденная жизнь. Казалось, воздух наэлектризован ожиданием завтрашнего футбольного поединка. Посередине улицы приплясывающая толпа болельщиков несла огромный транспарант, на котором было начертано:

РИККО СИЛЛА МИЛАЗ АВАРА СПАРО КЭКС ХАВА

КЕМТ УРА КЭКС ХАВА ЛИПАНДРА! ХУХС РИККО СИЛЛА,

БЕСТАДО ЛЕГОПЕР ПЕЙСО!

— Рикко Силла заявляет, — переводил Геннадий, — наши соперники забьют столько голов, сколько смогут. Мы — сколько захотим! Да здравствует Рикко Силла, лучший футболист вселенной!

— Знаете, Гена, это очень странно, — сказал капитан, — но мне тоже кажется, что я что-то понимаю, а ведь этот язык не похож ни на один из знакомых мне языков.

— Вон та старушка в белом накрахмаленном чепце сейчас сказала старику в синих штанах «Не пора ли домой, Хусай?» — сказал Геннадий.

— «Еще один стаканчик, и баста», — ответил ей на это старик, — смеясь, подхватил капитан. — А вон та девушка, видите, рыжая девушка, говорит своей подруге: «Завтра я надену белые бусы…»

— Парень крикнул кому-то в толпе: «До вечера!»

— Продавец уверяет, что у него настоящий бразильский кофе…

— Давайте попробуем поговорить с кем-нибудь из них, — предложил Геннадий.

Друзья сквозь бамбуковую занавеску вошли в полутемную прохладную лавчонку. Толстый хозяин в красной майке с цифрой «9» на спине тут же закрутился возле них.

— Вилькамис, вилькамис, якшито немо!

— Пуззо, гай ле свитохлади, — попросил его Геннадий и тут же получил брусок мороженого в шоколаде.

— Пуззо, гай ле тубака пюр пипса, — попросил капитан и тут же получил коробку трубочного табака «Летучий голландец».

— Хава киста свитохлади ри тубака? — спросили друзья, имея в виду стоимость купленных предметов.

— Фуна велюр свитохлади, фуна велюр тубака, — сияя от счастья, ответил толстяк.

Капитан протянул ему две огромные местные банкноты с башнями, парусами, амурами, пушками и арбалетами,

— Нет-нет, только один велюр, — запротестовал торговец.

— Но вы ведь сказали, что мороженое стоит один велюр и табак стоит один велюр…

— Да-да, совершенно верно, — ответил толстяк, умиляясь догадливости иностранцев.

— А все вместе?

— Тоже один велюр!

— Та-ак… — почесал в затылке Рикошетников. — Позвольте тогда узнать, сколько стоит весь ваш магазин7

— Один велюр, — сказал хозяин.

— А вот эти игральные кости?

— Тоже один велюр!

— Да как же это так получается? — воскликнули разом пораженные друзья.

Толстяк смущенно хмыкнул и потупил глаза.

— Все иностранцы удивляются этому, господа, но… понимаете ли… он такой красивый, наш велюр…

— Благодарю вас. До свидания, — сказал капитан, засовывая в карман лишний велюр.

— Вилькамис. Вилькамис. Гретто, сенькьюри!

Жуя мороженое и куря табак, друзья двинулись дальше. Они шли к зданию сената, где, как объяснили им в порту, должны были сегодня состояться большие дебаты до вопросу завтрашнего матча.

— Джин! Мой юный герой! — услышал вдруг Геннадий за спиной, и на плечо ему легла легкая, как куриная лапка, рука.

Пожилая леди Сьюзен Леконсфильд выглядела самым невероятным образом. Шея ее была унизана местными глубоководными жемчугами, мочки ушей были украшены пунцовыми серьгами, над седыми буклями колыхались перья райских птиц, а костлявые бедра были обтянуты ярчайшей эмпирейской мини-юбкой.