Мой дедушка был вишней - [3]

Мне она тоже очень нравилась. Альфонсина бежала нас встречать, как только мы приезжали, и потом ходила за мной повсюду. И я мог сказать ей все что угодно — она меня понимала! Альфонсина — настоящее сокровище, не то что Флоппи. Еще она высиживала огромные яйца, а когда вылуплялись гусята, разрешала мне их трогать — в отличие от других гусынь которые при малейшем приближении налетали на меня!

Это единственная обитательница курятника, с которой бабушка никогда не расставалась. Потому что, несмотря на всю свою любовь к курам и гусям, если нужно было продать какую-нибудь птицу или свернуть ей шею, бабушка не медлила ни секунды.

— Это закон природы, — вздыхала она, и — хрясь! — дело было сделано. Я зачарованно и в то же время с ужасом наблюдал за этой бойней, все больше убеждаясь в том, что в бабушке есть какая-то тайна и она умеет гипнотизировать кур. Действительно, они умирали так быстро и безболезненно, что казалось, будто это фокус. Пятнадцать минут — и куры, пять-десять штук, уже висят вниз головой и смотрят на меня полуоткрытыми глазами — и я никогда не понимал, прикидываются они или по-настоящему умерли. Потом приходил дедушка, клал кур в корзину и ставил ее в грузовичок вместе с овощами и яйцами. Бабушка отряхивала фартук, ополаскивала руки, возвращалась в курятник, сыпала корм и укладывала спать цыплят.

— Цып-цып-цып, иди сюда, красавица, иди-ка сюда…

Пи-пи-пи…

Это случалось раз в неделю.

Даже во время болезни бабушка по-прежнему занималась курятником. Она то и дело останавливалась, прикладывала руку к груди или садилась, а потом вновь принималась за работу.

В каждый наш приезд мама ругала ее. Бабушка пожимала плечами и говорила: «Все в порядке. Оставь меня в покое». Мама тогда сердилась еще больше, порой доходило до ссоры, и бабушке становилось по-настоящему плохо.

Однажды дедушка услышал это и вышел из себя. Первый раз я видел его таким сердитым.

— Ты ничего не понимаешь! — закричал он. — Оставь свою мать в покое!

Мама очень обиделась и по дороге домой говорила гораздо громче, чем обычно, и еще больше ругала бабушку, дедушку и Флоппи. Тогда я разозлился на дедушку и, чтобы ее утешить, сказал: «Не волнуйся, мам. Я же тебя люблю». Но, вместо того чтобы обрадоваться, мама расплакалась. Слезы лились в три ручья, и мы чуть не врезались в стену. В общем, из-за всего этого я тоже начал плакать. Тогда мама остановила машину, шмыгнула носом, обняла меня и сказала:

— Спасибо, милый, ты сказал замечательные слова. Но на самом деле дедушка прав.

Она опять начала плакать, и я совсем запутался.

С тех пор как бабушка заболела, мы стали ездить в деревню раз в неделю, обычно по субботам, и оставались там на целый день. Я был очень счастлив и надеялся, что бабушка не выздоровеет никогда. Папа приезжал редко, потому что ему надо было работать, и они с мамой все время ссорились. Одним словом, то еще было времечко.

А вот дедушка с бабушкой, наоборот, стали еще больше любить друг друга. Теперь дедушка часто прерывал работу в саду и приходил в курятник или в дом.

— Линда, тебе что-нибудь нужно? — спрашивал он.

— Ничего мне не нужно, что тебе взбрело в голову! Иди лучше посмотри, собрали они там салат или нет, — отвечала бабушка.

Видя, как она сидит во дворе в своем кресле, он останавливался и молча стоял рядом, пока бабушка не говорила раздраженно:

— Что, человек не может иногда уставать?

Дедушка кивал, но все равно был очень грустный.

— Пойди принеси мне, пожалуйста, стакан воды, — просила его бабушка, и иногда казалось, будто ей не хватает воздуха.

Со временем бабушка все чаще и чаще сидела в том кресле, а дедушка все больше занимался курами и гусями. Она давала ему инструкции и контролировала каждый его шаг. Однажды дедушка стал делать все по-настоящему здорово, и бабушка сказала: теперь это ты высиживаешь яйца. Но он так и не научился сворачивать курам шею. Когда приходило время, он связывал им ноги, засовывал в корзину и вез в деревню к мяснику.

— Бедные твари! — вздыхала бабушка Теодолинда. — Как жаль, что у меня больше нет сил.

Она ужасно мрачнела, и я вместе с ней: ведь, судя по ее словам, мясник делал с курами нечто ужасное. К тому времени дедушка уже не успевал лазить со мной на вишню, зато я научился сам забираться на мамины качели и раскачиваться. Поэтому, когда он возился в огороде, я был рядом. Через некоторое время он говорил:

— Пойди к бабушке, не оставляй ее одну.

Завидев меня, бабушка улыбалась, а когда я подходил, обнимала изо всех сил — мне даже казалось, что я могу задохнуться.

Потом наступила зима, и стало очень холодно. Я несколько раз болел и не ездил к бабушке с дедушкой. Когда мы наконец приехали, я увидел, что бабушка лежит в кровати. С тех пор она уже не вставала.

В марте у Альфонсины вылупились очень красивые гусята, и бабушка захотела на них посмотреть. Гусята ее очень обрадовали, и дедушка стал ненадолго приносить их бабушке, оставляя около кровати. Бабушка брала их по очереди и медленно поглаживала, а потом клала обратно в корзину. Иногда она, казалось, засыпала, прижав к груди гусенка. Так они оба дремали в духоте комнаты, а Альфонсина на них смотрела. Она совсем не ревновала.