Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика - [19]

Отец стоял на своем:

— Мальчишку надо проучить! Он слишком своеволен.

— Он уже не мальчик, — возразила мама.

— Нет, он еще мальчишка, ему же всего шестнадцать, Сюзанна.

— Семнадцать, Лайф. А сколько тебе было лет, когда ты ушел из дома?

— Это совсем другое! — раздраженно воскликнул отец. — Вспомни, нас было восемь детей, слишком много ртов, чтобы всех прокормить!

— И все же ты ушел из дома, когда тебе было всего шестнадцать, Лайф.

— Сэм слишком упрям.

— А ты разве нет?

— Я его отец, и никто не имеет права обсуждать мое поведение!

Мама рассмеялась:

— Ты не любишь, когда тебе говорят, что делать, но сам хочешь, чтобы Сэм тебя слушался. Я напишу ему, Лайф. Он наверняка волнуется о нас.

— Я не хочу, чтобы ты писала ему, Сюзанна.

— Знаю, что не хочешь, Лайф, но я ему напишу.

Я услышал, как отец что-то пробурчал, потом хлопнула дверь, и он пошел в коровник. Я захлопал в ладоши, обрадовавшись, что Сэм получит от нас письмо.

Осенью 1776 года отец, как обычно, собрался поехать в Верплэнкс-Пойнт, и я в первый раз должен был поехать вместе с ним. До города было около сорока миль. Я никогда так далеко не ездил. Обычно отцу помогал Сэм, а когда он пошел в колледж, отец стал брать с собой Тома Воррапа; но на этот раз Том был занят, поэтому ему пришлось взять с собой меня.

Верплэнкс-Пойнт находится на реке Гудзон, к югу от Пикскила. Товары туда доставлялись по воде из Нью-Йорка и Олбани. Наша задача состояла в том, чтобы перегнать в Верплэнкс-Пойнт скот для продажи, а на вырученные деньги купить припасы для таверны и магазина — ром, ткань, горшки, кастрюли, сковородки и другую кухонную утварь, иголки, нитки и тому подобные вещи.

В октябре отец начал собирать скот. Каких-то животных он получил у фермеров в счет долговых выплат, каких-то просто купил, зная, что сможет выгодно перепродать. На перегон скота у нас должно было уйти три дня, хотя вообще-то до Верплэнкс-Пойнта был один день пути на лошади; у нас была также повозка, запряженная волами, — в нее отец собирался погрузить свиней.

По дороге он планировал увидеться со своими знакомыми и переночевать у наших родственников, которых я никогда не видел. Отец всегда останавливался у них. Каждый год родственники ждали его приезда — благодаря этим встречам мы узнавали семейные новости.

Наше отправление было запланировано на конец ноября. Дело в том, что ближе к зиме говядина поднималась в цене. Однако и затягивать до снега было нельзя. Сани с легкостью скользили по снегу, но стадо шло слишком медленно, и к тому же снег лишал животных подножного корма. В начале ноября отец стал внимательно следить за погодой. Он сверялся с календарями и спрашивал совета у тех фермеров, о которых говорили, что они умеют предсказывать погоду. Но и календари, и предсказатели никогда не сходились во мнении; поэтому отец, по правде говоря, всерьез полагался только на себя.

Вообще-то отец не хотел брать меня с собой.

— Ты слишком мал, чтобы управлять повозкой, — сказал он мне.

— Я знаю, как управлять повозкой, отец. Я делал это множество раз!

— Но при этом тебе не надо было смотреть за тридцатью коровами! Кроме того, в лесах полно ковбоев. Они утверждают, что они патриоты и собирают коров на мясо для войск, но они просто воры. А у нас больше нет ружья. Я не хочу подвергать тебя опасности.

Отец был прав, когда говорил о ковбоях. Мы слышали множество историй об этих парнях. Вся территория графства Вестчестер, от границы Коннектикута до реки Гудзон, была ничейной землей, и здесь хозяйничали скотокрады, которые всегда были неотъемлемой частью войны.

— Я не трус, отец, — сказал я.

Он покачал головой:

— Я не хочу брать тебя с собой, Тим, но у меня нет выбора. Кроме тебя, помочь мне некому.

Я был очень рад, что отец не стал искать другого помощника. Ведь нет ничего скучнее, как день за днем сидеть в таверне, разжигать огонь в камине, рубить дрова, убираться и смотреть за цыплятами, Старухой Прю и свиньями. Предстоящая поездка волновала меня, мне предстояло чудесное приключение — одна река Гудзон чего стоила, говорили, она с милю шириной, и я предвкушал, как буду смотреть на идущие по ней корабли. Кроме того, я смогу несколько дней не ходить в школу!

Двенадцатого ноября отец сказал:

— Похоже, дело идет к зиме, я думаю, что через день или два надо трогаться в путь.

Его догадка оказалась правильной. Когда через два дня мы пустились в путь, земля была покрыта тонким слоем снега, который выпал ночью. Утром его растопило солнце, дорога покрылась грязью. Я шел рядом с повозкой, направляя волов и подгоняя их, когда они замедляли ход. В повозке лежали четыре свиньи со связанными ногами. Они вели себя очень беспокойно. Отец ехал позади на лошади по кличке Грей и следил, чтобы коровы не отбивались от стада. Мы двигались довольно медленно. Заняться было нечем, разве что смотреть на холмы и поля, разглядывать дома. Из окон на нас смотрели дети. Под их взглядами я начинал гордиться: я уже был мужчиной и вел стадо. Я покрикивал на волов и стегал их хворостиной — просто, чтобы показать, как легко я управляюсь с волами.

Отец решил пройти до Денбери, а затем повернуть на юг, чтобы пройти через Риджбери и, перейдя через границу, попасть в Нью-Йорк, где мы бы переночевали у наших родственников. На следующий день мы должны были остановиться на ночлег у друзей отца на их ферме рядом с Голденс-Бриджем. Это не был самый прямой путь до Верплэнкс-Пойнта, но отец выбрал его, чтобы навестить родственников.