Мой брат – Че - [31]

«Юнайтед фрут», Государственный департамент США и ЦРУ подготовили вторжение. Гватемала была изолирована, брошена своими соседями. В то время как происходила вся эта драма, Эрнесто и Ильда осматривали руины майя в Петене. Они узнали о произошедших событиях, когда вернулись в Гватемала-Сити. Первоначально Эрнесто не поверил в американское вторжение. А когда оно свершилось, то он был убежден, что президент будет сопротивляться. Но Арбенс безуспешно попытался купить оружие в Западной Европе. В конце концов, он вынужден был обратиться к Чехословакии. Отправленное к берегам Гватемалы оружие чешского производства было захвачено американцами, и те получили отличный повод для объявления Гватемалы «союзником Советского Союза». После этого американские бомбы посыпались на столицу. Оптимизм Эрнесто вмиг обратился в бунт. Он сразу же приступил к действиям и пытался организовать сопротивление со стороны различных групп: профсоюзов, политических партий и т. д. Он объявил Ильде, что у него имеется «надежный план», заключавшийся в том, чтобы «захватить стратегические пункты города, овладеть средствами связи и организовать засады на тех, кто попытается войти в город»[31]. Он тогда впервые заметил американские спецслужбы, которые стали за ним следить.

В Буэнос-Айресе мои родители страшно волновались. Они внимательно следили за событиями, будучи убежденными, что Эрнесто принимает участие в борьбе. Тон его последних писем не оставлял сомнений относительно его желания бороться с властями. 10 мая 1954 года он прислал нам письмо с такими словами: «Я мог бы стать очень богатым в Гватемале, но лишь пройдя через трудоемкую процедуру признания моего диплома и открытия клиники по борьбе с аллергией […] Но это означало бы самое ужасное предательство двух моих «я», соперничающих во мне – социализма и страсти к путешествиям».

Мы сидели без новостей в течение нескольких недель (в своем последнем письме он прислал мне марки и рекомендовал есть аргентинское мясо: «Пользуйся, братец, тем, что ты живешь в стране Америки, где лучшая еда»). Мои родители посчитали, что с этого момента их старший сын станет для них постоянным источником проблем. Моя мать прорабатывала от корки до корки не только прессу в поисках какой-либо информации о положении в Гватемале, но и литературу, учебники истории, короче говоря, все, что было связано с этой страной. Она хотела все знать, все понимать. Что за опасности подвергается там ее Эрнесто?

А опасности были вполне реальные, если даже аргентинский атташе при посольстве в Гватемале, некий Никасио Санчес Торансо, в отчаянии бегал в поисках Эрнесто Гевары по улицам Гватемала-Сити, чтобы предупредить об угрозе, нависшей над ним. Он действительно услышал имя этого своего соотечественника, и это был один из тех счастливых случаев, которые порой спасают жизнь. Он бегал повсюду: в штаб-квартиры профсоюзов, в бары, в студенческие центры. Когда он наконец нашел его, он прямо заявил: «Уезжайте немедленно. Они намерены вас убрать». «Кто и почему?» – спросил мой брат. «Не удивляйтесь, но имейте в виду, что посольство США в курсе каждого вашего шага. За вами следят. Вам остается только спасать свою шкуру. Я пришел, чтобы предупредить вас». Эрнесто был ошеломлен: «Я не предполагал, что это так серьезно! Но я не думаю, что эта история закончилась. Если мой план сработает…»

Ни один план не сработал. Окруженный и раздавленный американцами, Хакобо Арбенс подал в отставку 27 июня и бежал в Мексику. Разочарованию Эрнесто не было предела. Он несколько дней прятался, прежде чем нашел убежище в аргентинском посольстве. Ему предложили репатриацию. Он выбрал отъезд в Мексику.

Открыть мир или изменить его

Эрнесто был в Мексике в течение десяти месяцев. Казалось, что ему это нравилось. «Эта земля приняла меня со всем равнодушием крупного животного, без ласки, но и не показывая зубы», – написал он моей тете Беатрис, приехав в страну Панчо Вильи[32]. Он установил регулярные контакты с Улисом Пети де Муратом, поэтом и сценаристом, близким другом нашего отца, что позволило родителям время от времени получать о нем косвенные новости.

Письма Эрнесто выдавали чувство тревоги. Казалось, он разрывается между двумя противоречивыми позывами: вступить в бой или продолжить свои скитания. В октябре 1954 года, в ответ на новую мольбу моих родителей вернуться в Аргентину, чтобы возобновить медицинскую карьеру, он написал моей матери (которую он называл ласково «моя мама, моя маленькая мама»): «В глубине (и на поверхности тоже) я – неисправимый бродяга, и у меня нет ни малейшего желания покончить с этим ради сидячей карьеры. Моя вера в конечное торжество того, что для меня важно, абсолютна, но я до сих пор не знаю, буду ли я в этом актером или просто зрителем, заинтересованным действием. Горькие нотки, которые, похоже, некоторые из вас заметили в моих письмах, несомненно, связаны именно с этой двойственностью; истина же заключается в том, что мое бродяжничество всегда идет наперекор всему, и я не могу заставить себя покончить с этим». Эта боль ставила перед ним моральный вопрос, и это нашло подтверждение в письме, направленном его подруге Тите Инфанте в ноябре 1954 года: «Было бы лицемерием ставить меня в пример: единственное, чем я могу похвастаться, так это тем, что я смог избавиться от всего, что беспокоило меня, и теперь, даже когда я собрался участвовать в борьбе (особенно в социальном плане), я спокойно продолжаю свои путешествия по мере развития событий, не думая вернуться и бороться в Аргентине. Согласен с вами, в этом заключается моя главная проблема, потому что я стою перед страшной дилеммой между целомудрием (здесь) и желанием (странствовать, особенно по Европе), и я вижу, что готов торговать своими убеждениями со страшным бесстыдством всякий раз, когда возникает такая возможность».