Мой брат Антон Семенович - [4]

Конечно, труднее всего приходилось маме. Я преклоняюсь перед памятью этой святой женщины. Ведь все лежало на ней, и начиная с 1893 года, когда Наташа упала с постели и осталась парализованной на всю жизнь (отнялись ноги), надо было ухаживать и за этой несчастной девочкой. Правда, к тому времени, когда я начинаю себя помнить, сестра Саша была 16-17 летней девушкой и, конечно, могла помогать маме.

Так или иначе, но я думаю, что присутствие в нашем доме этого несчастного ребенка создавало атмосферу грусти и, б. м., скрытого отчаяния. Когда она умерла в 1899 г., то это было освобождением и для нее, и для семьи. На ее могиле отец поставил большой, солидный чугунный крест с распятием, которое он сам вызолотил. Кто знает, б. м., он еще стоит там?

Как я уже указал выше, во всех наших детских играх А. никогда участия не принимал, вообще, я как-то мало вижу его в своих детских воспоминаниях.

Правда, зимой и летом я был на дворе, где нас было человек 10 (сколько игр и сколько приключений). В это время мы уже жили не у Мухи, а у Скальковского (кажется, он был дорожным мастером). Это было целое царство. Сразу за обширным двором, поросшим мелкой травкой, в одну сторону начинались, насколько глаз хватает, хлебные поля, а в другую - дремучий дубовый лес, где мы собирали желуди и грибы.

У Скальковского мы прожили очень недолго, б. м. всего несколько месяцев, и перебрались на последнюю нашу квартиру - к Авраменко. Здесь мы прожили довольно долго, вплоть до нашего отьезда в Крюков. Но здесь тоже А. я почти никогда не видел во дворе. Здесь жить было интересно. Этот Авраменко был зажиточный, у него был большой сад, были лошади и коровы и много всяких птиц на птичьем дворе, в доме и в клетках щеглы, канарейки, чижи, были голуби. Кроме того, была коза, был ручной ежик, не говоря уже про собак и кошек. Для ребенка здесь был целый Мир.

Я подружился больше всего с кобылой Сивкой. Ей я таскал потихоньку корки черного хлеба с солью (лошади обожают соленое), а конюху Трофиму старые газеты на цигарки. Сивка благодарила меня тем, что нежно щекотала мне ухо своими мягкими губами, а Трофим брал меня с собой, когда ездил куда-нибудь за соломой, сеном и пр.

Какое чудесное прошлое! Но Антона не было с нами.

Ясно вижу я А. только в наших занятиях грамотой. Кухня. На столе зажженая керосиновая лампа, кроме А. за столом его друг - сын хозяина Коля Авраменко. Перед ним раскрытый букварь, вернее - азбука. В листе белой бумаги прорезана дырочка, в которую можно видеть только одну букву. Накрывали азбуку листом, и я должен назвать ту или другую букву. Мне было 4 года. Я скоро научился читать, но писать еще не мог. Я читал все, что попадалось мне на глаза, даже заборную литературу, и на этой почве у меня случались неприятности, но это не относится к А.

Я рос избалованным и чересчур шаловливым ребенком. Я воевал с Сашей и причинял ей много всяких неприятностей. Но это был человек бесконечно добрый и незлобливый, и она мне все прощала. Но кому я отравлял существование, так это несчастной Наташе. В своей несознательной жестокости ребенка я причинял ей много всяких мелких неприятностей. Я уже не помню все, что я с нею проделывал, но, Боже, сколько раз я заставлял ее плакать.

Но однажды настал день возмездия. Приманив меня золотым шоколадным рублем, она со слезами наслаждения вцепилась в мои уши и изо всех сил начала их драть, как тряпки. В тот день я многое понял и многое в своих понятиях изменил. Во всяком случае я понял, что в жизни, как в шоколадном рубле, на который меня поймали, имеется две стороны: плохая и хорошая.

Я пишу это для того, что дать почувствовать, хоть немного, ту атмосферу, в которой протекала жизнь А. Наверное, это был очень спокойный, послушный и тихий мальчик.

Жизнь в поселке шла день за днем, без большых событий. Иногда в училище устраивались чтения с проекционными картинами, иногда родные по вечерам уходили в жел.-дор. клуб (очень редко), лето сменялось зимой, были будни, глухие провинциальные будни, не было ни кинематографа, ни театра, никаких общественных праздников. Жили почти так же, как жили в 15 или 16 веке, по церковным праздникам: от Рождества до масляной, потом до Пасхи, потом до Троицы, потом опять до Рождества. На Пасху всей семьей ездили в город к пасхальной заутренне. В церкви отец держал меня на руках, и я был поражен окружающим великолепием, блеском горящих свечей, золотом иконостаса и одежды духовенства, торжественным пением и ароматом ладана. Вижу маму с золотой брошью, еще свежую и красивую, вижу Сашу, напудренную, с блестящими глазами, помню прикосновение отцовской бороды, пахнущей табаком и одеколоном, но не вижу А.

(Смотри продолжение). Публикация по журналу "Советская педагогика" 1991,6,7.

Виталий Семенович Макаренко.

МОЙ БРАТ АНТОН СЕМЕНОВИЧ.

[ВОСПОМИНАНИЯ] часть 2.

ПОСАД КРЮКОВ НА ДНЕПРЕ

В 1898-1899 гг. две железные дороги, до того самостоятельные, а именно Харьковско-Николаевская ж. д. (Х.-Н. ж. д.) и Курско-Харьковско-Севастопольская ж. д. (К.-Х.-С. ж. д.), были соединены в одну большую сеть (до 2500 км), которая получила название "Южные железнодорожные дороги" (Ю. Ж. Д.). Через несколько лет эта дорога стала одной из самых богатых и благоустроенных дорог империи.