Мой ангел злой, моя любовь… - [60]

— Следующего дня, после полудня. Приедет поверенный Шепелевых из Гжатска и управитель-немец. Буду рад, коли составите мне компанию, — но графиня видела по его глазам, что его ничуть не заботит вопросы приданого, что дадут за невестой. Другие мысли ходят в его голове, совсем другие.

Они недолго говорили о том, что может дать за дочерью Шепелев. Разговор вскоре перешел на письма к матери и к полковнику за разрешением на брак.

— Карл Карлович [220] не откажет мне, — проговорил Андрей, хорошо зная нрав барона, стоявшего во главе полка. Позволил же тот ему задержаться на пару месяцев из отпуска. — Так что можно огласить и до получения письма от него. Эту проволочку я не потерплю.

— А что скажет твоя маменька, Андрей, на этот брак, хотела бы я знать, — задумчиво произнесла графиня, а тот только криво усмехнулся.

— Ничего не скажет. Вы же знаете, ma tantine, моя мать не разговаривает со мной уже более двух лет. А не послушать слов, сказанных мне сестрой, пусть даже переданные из уст матери, я имею полное право. Или вы думаете иначе?

Нет, графиня так не думала. Она вообще была до крайности души огорчена этой неприятной ситуацией в семье, когда мать за столько лет не сказала ни слова сыну, ни строчки не написала в письме. Настанет день, и Алевтина Афанасьевна непременно пожалеет о том, графиня была убеждена в этом. И очень жалела, что так рано ушел от них Павел Петрович, единственный кто сумел бы сдержать норов ее сестры. Ах, милый Поль, погрустнела она, милый Поль…

А потом снова завели разговоры об имениях и оброках, которые определил для своих крестьян Андрей, обсудили недавно введенный подушный налог, вызвавший столько возмущения у помещиков, и графиня снова заговорила о возможном приданом:

— Ты слишком рано просил руки, mon Andre, — корила она, гладя спинку болонки, лежащей у нее на коленях. — Слишком рано. У меня вызывают беспокойство те траты, которые терпел господин Шепелев последние годы. Я доподлинно знаю персон, коих должность предводителя привела к финансовому краху. Все эти праздники, балы, рауты, базары да благие дела… И неизвестно, как там поживал в Москве Петр Михайлович. Я слыхала, он изрядный любитель азарта. Не проведал ничего, пока в Москве проездом был, о том?

— Я не собираю толки, ma tantine, — проговорил медленно Андрей. — И мне нет никакого дела до чужой азартности.

— Ты снова в обиде на меня, mon cher? — взглянула на него через лорнет Марья Афанасьевна. Он стоял в тени, что вползла в дом с летним вечером, лицо скрытно от нее глаз, что только раздосадовало ее. — Аль все за утро обиду держишь? Ну, прости за слова те меня, грешную. Знаешь, как горяча, как язык мой неудержим. Коли желаешь ступить под венец именно с Анной Михайловной, за тобой буду, подсоблю всем, чем сумею. Хоть и против я того… против!

— Благодарю вас, ma tantine, — Андрей шагнул из своего укромного угла к ней, склонился над ее рукой, обтянутой кружевом митенки. Графиня же только потрепала его светло-русые волосы, дернула легко, словно наказывая за этот неверный, по ее мнению, шаг, на который он решился.

После разговора тетушкой и последующего ужина, за которым обсуждали вероятность войны с Наполеоном и возможный срок размещения полка Андрея в Вильне, он долго не мог уснуть из-за странной смеси тоски и какого-то худого предчувствия, что заползли в душу. А имя Надин снова вернуло ворох воспоминаний, напомнило о давно минувших днях. Оттого и никак не мог выбросить из головы некое сходство своего прошлого с настоящим.

А затем пришел этот сон с «обманкой». Неужто снова в руках его совсем не то, что кажется? Неужто снова пустые надежды тешит, строит никогда не свершившиеся планы? Отчего так страшится Анна даже не венчания, а просто оглашения о предстоящем браке? Что ее так пугает?

Андрей до самого рассвета размышлял о том, как ему следует поступить ныне, что предстоит сделать за такой короткий срок — седмицу, чтобы переломить это глупое упрямство невесты, причины которого он, как ни силился, не мог понять. Оглашение должно быть еще до следующей воскресной службы. А еще лучше — обручение. Чтобы он с покойной душой и сердцем уехал в Вильну в свой полк. А там и война с Наполеоном, неминуемая гроза которой висела над страной последний год, не так страшна ему…

На следующий день после завтрака заложили коляску, чтобы ехать в Милорадово на встречу с Михаилом Львовичем. Но Андрей вдруг решительно отказался занять место в экипаже, сказал тетушке, что лучше прогуляется в этот погожий солнечный день. Ему вдруг захотелось пройти через тот самый лес, в котором еще вчера он был так уверен в происходящем, так уверен в ней, своей милой Анни.

Марья Афанасьевна не стала уговаривать его, даже слова не сказала. Только взяла с него обещание, что Андрей не задержится, что будет скоро в Милорадово, не заставит себя долго ждать. Он пообещал ей, помогая занять место в коляске, целуя на прощание руку, которая как обычно, наградила его мимолетной лаской, коснувшись щеки.

Как все любопытно складывается, думал Андрей, аккуратно ступая по лесной тропе, на которой еще недавно догонял бежавшую от него Анну. Еще в прошлом году он даже подумать не мог о том, что настанет день, когда он будет готов обдумывать день своего венчания, представлять подле себя женщину. И даже тот тихий семейный быт, который так любили высмеивать холостые офицеры — «шлафрок и колпак на растрепанных кудрях, жена в капоте да чепце подле за кофеем и сдобой, орущие в мезонине дети», ныне отчего-то казался скорее раем, чем адом, от которого бежали в молодых летах, как черт от ладана. Лишь бы все свершилось. Хотя надо было отметить, что гораздо приятнее было представлять супружескую спальню, чем утреннюю трапезу. И то, как она будет замирать под его руками, как замирала в первый миг поцелуя… ее нежную кожу, ее губы… ее широко распахнутые глаза, подернутые дымкой желания…