Мой ангел злой, моя любовь… - [18]
— Ты разгадал Коломбину, Андрей Павлович? — обернулась к нему графиня.
— Нет, ma tantine, — он склонился к уху тетушки и произнес. — Берите маску, у дверей стоящую скромно. Екатерининскую даму. Ручаюсь, под ней та, чье имя вы готовы были произнести.
— Неужто? — графиня навела лорнет в сторону Анны, что открыли ее обзору расступившиеся чуть в стороны ряженые, поманила к себе ее.
— Vous pouvez être sûr [66], - последовал твердый ответ. Голубые глаза поймали в плен серые в прорези белой маски и не отпустили, даже когда их обладательница приблизилась к креслу графини.
— Тогда пусть будет так: Екатерининская дама — Анна Михайловна Шепелева, — проговорила графиня, а после сделала Андрею знак склониться снова к ней ближе, прошептала тому на ухо. — Гляди же, из своих рупь отдашь, коли обманулся и меня в заблуждение ввел. Не люблю быть неправой!
— Vous y êtes! — ãромко воскликнул Петр, подавая руку сестре, чтобы помочь подняться из реверанса, в который та опустилась перед графиней, разглядывавшей в лорнет Анну. Все снова засмеялись, заговорили в голос.
— Vous m'en voyez surpris [67], - произнесла Марья Афанасьевна отчетливо, и Анна взглянула на графиню, в эти цепкие глаза, оглядевшие ее с ног до головы и как-то долее обычного задержавшиеся на ее лице, полускрытому маской. А потом она отвернулась от Анны к ряженным, позволяя той перевести дух. — Allons! Le suivant masque! [68]
Наконец все маски были разгаданы на удовольствие графини. Ей почти не пришлось опускать в мешочек при том, но она от души положила в него целковых после, памятуя о том куда пойдут эти монеты. Ряженые холопы были отпущены в кухню, а господам было приказано накрывать легкий ужин в малой столовой. Пока лакеи под руководством Пафнутия Ивановича сервировали стол, суетясь между буфетной и столовой, гости расположились в салоне, расселись на многочисленные козетки и кресла. Было решено заполнить сложившуюся паузу музицированием.
Первым петь вызвался Петр — «Согласно выбранной маске!», занял место за клавикордами. Аннет была благодарна ему за то, ведь стали бы всенепременно просить ее, а она ныне совсем не имела на то желание. Единственное, что она хотела ныне — вернуться к себе в спальню и спрятаться в постели, накрыться с головой покрывалом. Отчего-то острее ныне стали чувствоваться взгляды — недовольные, укоряющие и даже ненавидящие. Словно с той белой маской, которую она отдала лакею, она невольно сняла с себя некий защитный покров.
Потому Анна просто опустила голову, ненавидя себя в душе за эту слабость, стала рассматривать кружево на одном их рукавов. Разве ее вина, что графиня распорядилась поставить подле себя стул, поманила Анну к себе, призывая сесть подле? Она не хотела того. Впервые желала сесть в укромном уголке, пусть даже снова рядом встанут и Бранов, что с каким-то странным выражением лица, поглядывал на Андрея, стоявшего за спинами Анны и графини, и Павлишин, и другие. Как преграда. Но многие побаивались графини, заробели приблизиться, оттого и сидела она на обозрение всем, такая открытая… без маски…
— Порадовали, mademoiselle Annett, вы нынче старуху своей маской, — проговорила, склоняясь к ней графиня, скользнув пышными перьями чепца по эшарпу, что прикрывал обнаженные плечи и грудь. — Окунули в былое с головой. Очаровательное платье, дивный колор. В мое время все же знали толк в женской стати, знали! В мое время женщину не рядили в этот балахон, что рядят ныне.
— Но нынче, право слово, платья… они более в удобстве, — проговорила, смущаясь отчего-то Аннет. Она действительно не понимала, как в платьях прежней моды двигались и сидели женщины и даже — как дышали в таких тесных корсажах. Графиня рассмеялась тихонько ее замечанию, а потом снова склонилась к ней.
— Зато в наше время у мужчины более радовался глаз дивным созданиям. И было сразу видно, что за цветок перед ним. Разве мужское восхищение не стоит того, чтобы терпеливо сносить неудобство? — графиня подмигнула вдруг Анне, лукаво улыбнулась и снова выпрямилась. Перья на ее чепце и в этот раз задели эшарп, но вдруг потянули его за собой, заскользила по обнаженной коже легкая ткань. Прежде чем Анна успела руку поднять, чтобы остановить это скольжение, прежде чем явится из-под газа ее обнаженная кожа, мужская ладонь опустилась на ее плечо и остановила это падение, позволило задержать эшарп на плече, пока она не поймала его сама. Мимолетное, едва заметное касание, но как и тогда, во время экосеза оно ожогом легло на ее кожу.
— О, mademoiselle Annett! — графиня поманила к себе лакея, стоявшего у дверей. — Я прикажу помочь вам с туалетом. Вас проведут…
Одна из девушек графини быстро и ловко заправила ей эшарп за вырез корсажа и для верности приколола его парой булавок, о чем совсем позабыли и Глаша, и Анна нынче готовясь к этому выезду. Но Анна не сразу вернулась в салон, стояла в соседней комнате, словно собираясь с духом. Ее злила эта растерянность, это смятение, что царили ныне в душе. Они делали ее той самой Анной, которую она хотела забыть навсегда, возвращали в то время. Я, верно, простуду подхватила где-то нынче, решила она, оправдывая свое состояние. Улыбнулась отражению в зеркале, что висело над камином, нахмурилась, когда улыбка вышла не той, не привычной. Я — Annett, я не Анечка Шепелева, та наивная юная дурочка, повторила она мысленно несколько раз, а потом снова улыбнулась — лукаво, чуть презрительно изогнув губы. Я — Annette!
