墨瓦 Мова - [43]

В коридоре слышатся шаги, появляется еще кто-то, одетый в белый халат, лицо его поцарапано.

— Слышь, Петрович, вколи ты этому психу что-нибудь! — задолбались уже его вязать.

— Он не псих! — доктор отворачивается от меня и спокойно, тихо говорит санитару. — Он потерпевший. Который пережил серьезный морально-психологический стресс. И поэтому с ним надо вести себя деликатно, Миша. Вот нахера ты его вообще собрался вязать?

— А что, оставить его, чтобы он стоял посреди квартиры и ревел? А если он вообще не заткнется?

Потом — снова провал и розовый интерьер гостиницы «Турист», в которую меня поместило государство на время, пока за казенный счет во всем доме будут делать ремонт. В номере розовые обои, скромная, я бы сказал, солдатская кровать. Подушка ночью, когда не спалось, казалась то слишком мягкой, то слишком твердой. Серое покрытие на полу. Когда ходишь из угла в угол босиком, ощущение, будто ступаешь по наждачной бумаге. Панели ПВХ с лампочками на потолке. Душевая кабина. Талоны на завтрак. Стол с настольной лампой с обшарпанной дешевой позолотой поверх пластмассы. Лампу можно включить и выключить, больше от нее пользы никакой. Все это в совокупности оставляло такое концентрированное ощущение беды, что я сутками не находил в себе сил выйти из комнаты. Сидел и наблюдал за тем, что происходило на площади возле универсама «Беларусь». Изредка возвращался мыслями к тому, что произошло. Если это был не просто взрыв газа, а спланированный взрыв — то зачем? Какие-то загадочные враги триад искали книгу? В таком случае зачем уничтожать полдома? Искали и не нашли (потому что мое потайное место фиг найдешь) и просто сожгли дотла? Значит, им была нужна не книга! Им нужно было, чтобы книга не попала в руки к триадам. Но почему? Что в той книге, кроме напечатанных офсетом слов?

Время от времени ко мне стучался грузин Вано — тоже погорелец, на государственном содержании. С ним мы играли в домино. У него на пожаре погиб маленький сын. Женщина, которая родила мальчика, сейчас хорошо зарабатывала и потому могла себе позволить встречаться с более молодыми, чем Вано, мужчинами. «Скажи, друг Серго, почему наша жизнь — такая задница? — спрашивал меня Вано. Причем спрашивал, и когда проигрывал, и когда выигрывал. — Почему наши женщины больше не с нами? Почему никто никому не нужен? Почему никому не интересно, что ты за человек? А только есть ли у тебя бабло? Почему так, друг Серго? Когда так случилось, когда мы все проиграли?» Я молча пожимал плечами. Я не знал, что ответить. Я же говорил, я не философ. Я в принципе не очень умен, вы же видите.

Часть третья

Джанки

Почему трафик мовы захватили китайцы? Потому что мы, русские, оказались too lazy. Цыгане, в свою очередь, были неспособны организовать систему — изготовление, контрабанду, продажу. Единственное, к чему они онтологически предрасположены — это мелкие махинации, торговые накрутки, разбодяженный стафф. Их существование в этой индустрии объяснялось тем банальным фактом, что китайцы на Ангарскую соваться просто брезговали. Не боялись — они в принципе боятся очень немногих вещей, из тех, что способен увидеть человеческий глаз, — а именно брезговали. У джанки есть три стадии зрелости:

1. покупает у цыган;

2. покупает у китайцев;

3. заводит собственного дилера.

Первое — недешево и небезопасно, второе — дешево и небезопасно, третье — дешево и безопасно, потому что все дилеры работают с ограниченным кругом клиентов. Попасть в такой en petit comite[24] извне практически невозможно, и именно этим гарантируется счастливое и беззаботное, как то, чем занимаются герои хентай, существование схемы. После случая с цыганенком, который продал мне паленый сверток, и ментом, который меня за этот сверток пытался припугнуть, я перестал искать через объявления. Иметь дело с цыганами больше не хотелось, был сыт ими по горло. Так я оказался среди декадентов, которые постоянно закупаются в китайском квартале.

Обычно я садился в харчевне Мо Яня в той части чайна-тауна, которая находилась в Старом городе, заказывал себе курицу гунбао в кисло-сладком соусе и проглатывал ее, хрустя солоноватым арахисом, который мне как постоянному клиенту Янь проставлял gratis. За это время по китайской общине, в которой меня уже хорошо знали, пробегал слушок, что пришел тот самый лаовай, который почти никогда не торгуется. Я отщипывал вилкой кусочки запеченного в тесте мороженого и с наслаждением наблюдал, как за окном суетятся сразу несколько барыг. В саму харчевню им входить запрещалось по каким-то их внутрикитайским понятиям, но, как только выходил я, они обступали меня, заглядывая в глаза.

Я покупал эксклюзивный, исключительного качества, движ за 50–70 юаней и выходил долбиться в город. С годами постоянного употребления я понял, что парк — далеко не лучшее место для знакомства с мовой. Во-первых, есть вероятность случайно попалиться. Какой-нибудь гиперправильный манагер, питающийся обезжиренным йогуртом, займется йогой неподалеку от твоей скамейки, заметит вопиющее зрелище употребления наркотиков и вызовет «собак».

Во-вторых, погода. Дождь, снег или адская жара, другой в нашей Раше не бывает. Неприятно торчать, пока твои плечи медленно утопают в сугробе, а твоя простата превращается в холодец,