Мотя - [44]

— Вот что сейчас началось? — усмехнулся Кока. — Какие рептилоиды, что вы мне голову морочите?

— Мы так обистов называем, божество которых — Великая Обь, как совокупность мертвецов, эфирный океан, как символ Великого Змея, низверженного ангела, Сатаны, называй, как хочешь. Обисты верят в свое и всеобщее своеобразное бессмертие — они считают, что мертвый питается, женится и рождает детей, как живой, просто живет в другом, нефизическом теле, и может пребывать в обществе живых, сколько ему угодно, являясь им по первому их зову. Мертвый может поселиться в доме, в теле домашнего животного, перейти из своего тела в тело живого человека и распоряжаться им, как своим собственным. Убийство для обиста является лишь перемещением человека как бы из одной квартиры, видимой, в другую, невидимую, но полную жизни столько же, как и первая. Смерти нет, а, следовательно, нет и убийства. Поэтому убийство и самоубийство — самые обычные явления в среде обистов. Они и в правительстве у вас сейчас есть.

— А я чем могу помочь?

— Чичикова нужно убить, — сказала первая, — мы это сделать не можем. Можем только помочь вам это сделать.

— И вам это зачем-то нужно, нам так Нюра сказала, — добавила вторая.

— Если это так — вот его адрес, — первая протянула визитку.

— А вот наш телефон, позвоните, если надумаете, — вторая вложила в руки Коке бумажку с номером.

— Вы нас очень обяжете, — улыбнулась первая.

— До свидания. И до встречи, — сделала книксен вторая.

Пока Кока разглядывал бумажку с номером, близнецы исчезли.

И вот теперь он снова встретился с близнецами. Кока вошел в подъезд восьмиэтажки на улице Карамова, прямо возле мраморной таблички с героическим профилем нефтяника на фоне черного вертолета, и позвонил в квартиру, номер которой был указан на визитке. Он толкнул открывшуюся дверь и оказался в небольшой комнате, щедро уставленной шкафами из ламинированного ДСП под светлое дерево, с дурацкими квадратными ручками из черной пластмассы и силумина на дверцах, петли кое-где перекосило, и из ящиков выглядывали пожелтевшие бумаги. Прямо перед ним стоял массивный рабочий стол, «из всего дерева», как говорят девочки. На столе располагалась ноутбук и прозрачная пластиковая коробочка с визитками.

Стену за столом украшали три картины — левая была рекламой водки «Володя и медведи» и изображала печальных медведей, пляшущих под балалайку, ниже шла набранная полууставом, и оттого трудночитаемая, надпись: Наши медведи — самые володины медведи в мире.

Правая картина была планом обычной сельской двухэтажки на 22 квартиры, которыми в 60-е застраивали Союз — план почему-то был озаглавлен как «Тайный зиккурат», внизу красовались изображения корабля, глаза и вагины, а в правом нижнем углу, там, где обычно чертежники ставят свои подписи, была нарисована знаменитая усеченная пирамида, но место треугольника с глазом над ней пустовало — видимо, зрителю предлагалось выбрать, каким из трёх предметов нужно было завершить рисунок.

В центре, прямо над столом, висела черно-белая фотография, изображавшая Такидзиро Ониси.

Пока Кока рассматривал картины, в комнате появился ее хозяин — строгий костюм, запонки из горного хрусталя, значок на лацкане, изображавший рукопожатие. Лицо вошедшего описать было невозможно — казалось, будто кто-то с лихорадочной быстротой меняет слайды в диапроекторе, пытаясь составить фоторобот — поэтому лицо то приобретало раскосые азиатские глаза, то горбинку носа, то щеточку усов, то просто было контуром, правда с ушами и «мысом вдовы».

— Простите, — сказал Кока, — а нельзя вот это (он провел ладонью перед лицом) как-то упорядочить? А то в глазах рябит, честное слово…

Вошедший сел за стол, устало вздохнул, и Кока увидел лицо обычного человека. Настолько обычного, что лицо его все равно не запоминалось.

— Слушаю вас, — сказал он.

— Здравствуйте! Я ищу Чичикова, Павла Ивановича. У меня к нему вопрос, — сказал Кока.

— Ну, тогда вы его нашли. Чичиков — это я. Садитесь, — Павел Иванович указал на стулья возле журнального столика, где стояла гайвань с чаем и пара чашек, Кока готов был дать руку на отсечение, что только что ни столика, ни чая в комнате не было.

— Так что вас интересует, молодой человек?

— Я пришел, чтобы сообщить вам пренеприятное известие, — сказал Кока. — Вы должны умереть.

— Что вдруг?

— Ну, видите ли, вас должен пожрать Шаб-Ниггурат, чтобы мы могли получить нефтяное сердце.

— Ага. И почему это должно быть мне интересно?

— Нипочему. Вам и не должно быть это интересно. Я просто пришел поставить вас в известность.

— А если я откажусь? — спросил Чичиков.

— Тогда я умываю руки, — ответил Кока.

В комнату вошли две девочки лет десяти в одинаковых голубеньких платьицах, с огромными бантами на головах.

— Люба, — сказала одна.

— Юка, — представилась вторая.

— Мы за вами.

— Комитет «Манг онт».

«Твидлдум и Твидлди», — подумал Кока.

В это время с Чичиковым начало происходить что-то странное — он вдруг начал увеличиваться в размерах, поднимаясь из-за стола, одежда на нем начала лопаться, как в фильмах про оборотней. Кока снял очки, чтобы протереть, и когда снова надел, то увидел голубой вихрь, летающий по комнате — это мелькали платья девочек, вцепившихся в какое-то существо. От рева и визга закладывало уши, Кока закрыл их ладонями и зажмурился.