Мосты - [56]
После этих слов майор даже не ответил на приветствие шефа. На дороге ждал выстроенный взвод. Офицеры стояли во главе строя и ждали команды.
— Взвод, смирно! — распорядился майор. — С песней шагом марш!
Они направились к церкви. Там как раз освящали воду.
Плутоньер Викол рысцой побежал вслед за взводом, тряся огромным животом. Не зря майор обозвал его Шкваркой. Если бы Викола вздумали растопить, много натекло бы жира.
Мы с Митрей шли за колонной, подпевая. То была немецкая песня:
Во всех газетах писали о сражениях в донских степях. Согласно сообщениям большевики кидали в пекло войны даже школьников. Молодых и старых связывали цепями, за ними в траншеях стояли пулеметы, заставлявшие сражаться не на жизнь, а на смерть…
И вот узнаем: оказывается, щит Европы уже на берегах Волги!..
Обстоятельные разговоры о Сталинграде начались несколько поздней. Когда чиновники Кукоары приладили к рукавам черные ленточки. Когда были запрещены хороводы и свадьбы, когда батюшка Устурой служил панихиду в церкви и молил господа отверзнуть райские врата для «героев Сталинграда».
5
Бахский луг, еще недавно искрившийся чистым снегом, изрезали черные траншеи. С утра до вечера не смолкали военные команды, брань, и даже все воскресенье трещали пулеметы, автоматы, бухали пушки.
На посиделки к женщинам заглядывали сам примарь и шеф поста. Каждой бабе выдавали шерсть — по килограмму, — и в срок надо было сдать носки и варежки для фронтовиков.
Село, затерянное в лесах, забытое богом и людьми, зажило на военный лад. На каждом шагу — муштра.
Бадя Василе Суфлецелу, признанный советскими врачами негодным к строевой, теперь стал бравым воякой. Бедняга! Василе готов был спрятаться хоть к волку в пасть, только не оказаться в лапах военного фельдшера. Целый месяц его поили хиной. Только увидит издалека белый халат, уже начинается горькая отрыжка.
Бадя Василе основательно забил затычкой бочку вина, чтобы сохранилось до пасхи. Но разве убережешь? Сначала надо было задобрить санитара, чтобы спастись от хины, потом — офицера, чтобы освободил от строевой. Надо же человеку отлучиться на денек-два! Жена разродилась и теперь замерзала вместе с младенцем. Некому было принести полешко в дом.
Никогда я не думал, что в селе у нас столько мужиков. Каждому сержанту выделили по отделению. Были среди вояк и близорукие, и косоглазые. Но из пулеметов так косили, что лес стонал. Румынская армия оснастилась. В былое время, если, случалось, у рекрута украдут винтовку, от тюрьмы можно было спастись, заплатив не меньше, чем стоимость делянки земли. За лишний выстрел тоже взымали. И вдобавок еще выбивали зубы. Теперь в каждом взводе были станковый и два ручных пулемета, четыре противотанковых ружья. Каждый кукоарский мужик с утра до вечера был при винтовке, номер которой должен был помнить назубок. Кроме того, он был обязан в случае тревоги быстро найти ее в пирамиде. Но домой никому не разрешали брать оружие.
— Что, господин сержант, не доверяете винтовку? — поинтересовался Митря ехидно. — А ведь мужик понес бы ее домой, высушил на печи, в тепле, протер бы…
— И нос нам утер бы! Улизнул бы в лес к партизанам…
И я и Митря ходили на строевую подготовку раз в неделю.
Призывной пункт продал каждому из допризывников по деревянной винтовке. Ее мы имели право носить домой и даже дразнить ею собак по дороге. Но Митре хотелось узнать, не собираются ли выдать парням постарше настоящее оружие. А то, глядишь, останемся со своими дубинками. Девушки засмеют.
Но нам ничто не угрожало. Сколько раз ни заходил разговор о фронте, о настоящих винтовках, сержанты открыто говорили:
— Везет вам: большевики вы, потому не берут вас на фронт… К русским перебегаете, черт бы вас побрал! Жрете здесь хлеб с салом, понятия не имеете о карточной системе. Вам еще винтовки домой подавай! Половина бессарабцев перебежала к большевикам. А те, что остались, тоже в лес смотрят…
Во время перекура мы все были вместе, как добрые односельчане. Верно сказал один сержант на теоретическом занятии: «Армия — это сборище дураков, помноженное на единицу потерянного времени». Майору как-то взбрело вызвать бадю Василе перед строем и заставить его тут же приспустить штаны.
— Что вы… У меня дети дома!
— Лоботряс, приказ не подлежит обсуждению!
Какой-то капрал любил наигрывать на гребешке. Мы стояли вокруг него, удивлялись, как ловко и складно у него получается.
Но больше всего на этих сборах говорили о фронте. Все наши инструкторы побывали на передовой, не раз ходили в атаку. У каждого было о чем рассказать. И все, что они рассказывали, было войной. Но совсем не такой, как она выглядела в газетах.
Самым большим несчастьем для них была поправка после ранения. Это означало — предписание в зубы и снова на фронт. А вместо них прибывали другие раненые… Другие инструкторы.
Миновала весна. Все лето нас тоже муштровали. Раненых становилось все больше. Двухэтажная теленештская больница была битком набита одними только фронтовиками. Донской плацдарм! Крым! Искалеченные благодарили бога, что остались в живых. Но не всем хватало сил для благодарности. Иных переносили через дорогу: в церковный двор, на погост, где им предстояло спать сном праведных, под вечной сенью сосен. В лучший мир иногда отправлялись и уцелевшие, выздоровевшие наши инструкторы: их бросали против партизан. И многие не возвращались. Помню, однажды протрубили тревогу. Допризывников погнали окружать лес — вели, как скот на бойню. С деревянными винтовками наперевес шли к Германештскому лесу. Правда, мы были вооружены теорией: вражеских парашютистов следует атаковать без страха; пока парашютист в воздухе, он не способен оказывать сопротивление. Но лишь после боя выяснилось, как плохо была связана эта теория с практикой. Половину наших инструкторов доставили домой завернутыми в брезент. Не на Дону и не в Крыму легли костьми — в гуще леса, где трава так усеяна цветами, что некуда ногу поставить…
Ион Чобану (Иван Константинович Чобану) родился в 1927 году в селе Будэй Оргеевского уезда в семье бедного молдавского крестьянина. Первые рассказы и очерки И. Чобану появились в периодической печати в 1952 году. Известность к И. К. Чобану пришла сразу же после выхода его первого романа "Кодры". Уже в нем молодой прозаик проявил себя как великолепный психолог, знаток быта, обычаев, истории молдавского села.Его романы "Кодры" (1957), "Мосты" (1968), "Кукоара" (1978), "Подгоряне" (1984) и другие произведения давно заслужили всеобщее признание.
Настоящий том "Библиотеки советского романа" объединяет произведения двух известных современных молдавских прозаиков: "Белую церковь" (1981) Иона Друцэ - историческое повествование о Молдавии времен русско-турецкой воины второй половины XVIII в и роман Иона Чобану "Мосты" (1966) - о жизни молдавской деревни в Великую Отечественную войну и первые послевоенные месяцы.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В повестях калининского прозаика Юрия Козлова с художественной достоверностью прослеживается судьба героев с их детства до времени суровых испытаний в годы Великой Отечественной войны, когда они, еще не переступив порога юности, добиваются призыва в армию и достойно заменяют погибших на полях сражений отцов и старших братьев. Завершает книгу повесть «Из эвенкийской тетради», герои которой — все те же недавние молодые защитники Родины — приезжают с геологической экспедицией осваивать природные богатства сибирской тайги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
В романе отображен героический период в жизни родной автору Кабарды — лето — осень 1942 года, когда фашисты рвались к Кавказу.Тема произведения — мужество, стойкость, героизм народа, проявленные в тяжелые дни немецкого наступления.
В книгу вошли первая и вторая части трилогии "Ханидо и Халерха" — первого крупного прозаического произведения юкагирской литературы.Действие романа начинается в конце прошлого века и доходит до 1915 года.Через судьбы юноши Ханидо и девушки Халерхи писатель изображает историческую судьбу своего народа.Предощущение революционных перемен в жизни народов Крайнего Севера — таков пафос романа.
В романе «Комиссия» Сергей Залыгин обращается к теме революции, гражданской войны и народовластия. Изображение хаоса, царившего в тот период, увиденного глазами крестьянина.С. Залыгин. Комиссия. Издательство «Современник». Москва. 1988.
В книгу вошли два произведения выдающихся украинских советских писателей Юрия Яновского (1902–1954) и Михайла Стельмаха (1912–1983). Роман «Всадники» посвящен событиям гражданской войны на Украине. В удостоенном Ленинской премии романе «Кровь людская — не водица» отражены сложные жизненные процессы украинской деревни в 20-е годы.