Мост на реке Бенхай - [55]

На водной глади реки Бенхай освещенные солнцем неподвижно стоят небольшие рыбачьи лодки, издали напоминающие морены или скальные обломки. Большие сампаны, возвращающиеся после лова, по-прежнему подвергаются осмотру, как это было и в 1962 году.

Поднятый на мачте синий флаг без каких-либо знаков означает, что сегодня контроль проводится на южном берегу. Через неделю придет черед северного.

Три года назад я видела на этой стороне полицейско го из числа подручных Нго Динь Дьема, чиновник при был сюда для участия в контроле. На сей раз я вижу там — напротив — две фигуры; одна из них — наш милиционер в выгоревшем хлопчатобумажном обмундировании, вторая — сайгонский полицейский в американо-южновьетнамской форме. Дьемовский режим кончился, после убийства скомпрометированного диктатора остались только воспоминания и изображения его на мелких монетах, пока еще обращающихся в Южном Вьетнаме Но борьба, вспыхнувшая во время его зверского режима, разгорелась ярким пламенем и поднялась над горами, как неистребимый огонь рай.

…Рыбачьи сампаны спускают паруса и один за другим подплывают к южному берегу. На каждом сампане — по пять человек. Один из них, едва борт коснулся причала, вскакивает, чтобы предъявить документы Я смотрю и думаю: та же, что и три года назад, дикая бессмыслица барьера, разделяющего не только страну и природу, но, самое главное, людей.

Песчаный ровный мыс напротив полого спускается прямо в зеленоватое мелководье. Такие же, как и три года назад, пошлые антикоммунистические призывы, огромными буквами написанные на таких же огромных щитах, стоят на самом краю «того» берега.

Самолет с американскими опознавательными знаками вдруг развернулся и неожиданно снизился, пролетев над самыми нашими головами. Под пальмами — противовоздушный ров. Спешим туда. Но самолет взмыл в небо: видимо, просто высматривает легкую добычу…

Издалека, с южного берега, отделенного от нас полосой моря и устьем реки Бенхай, докатывается эхо. напоминающее глухой, но громкий хлопок. Один, другой, третий… Какие цели ищет и бомбит кружащий над нами самолет? Может быть, там, вдали, дают знать о себе партизаны, силу которых этой своей бессильной злобой подтверждает враг?

* * *

Молодая телефонистка Нгуен Тхи Минь Синь говорит:

— Я тогда дежурила утром, до одиннадцати часов. Потом ушла домой, то есть в интернат, где живу. Как долго я работаю по этой специальности? Почти три года. Сама я из деревни этой же провинции. Отец мой участвовал в Движении Сопротивления в ту войну, а я была еще маленькая…

Снова возвращаемся к памятному дню страшного налета на Виньлинь. На этот раз я смотрю на события глазами этой сидящей напротив меня девушки — совсем простой и обыкновенной. Волна длинных черных волос спадает на ее плечи, на ней зеленая гимнастерка и резиновые сандалии. Я вижу ее с наушниками на голове, внимательную и сосредоточенную, на дежурстве по телефонному узлу, куда, словно нервы организма, сбегаются нити связи. Мысленно ловлю ее спокойное «Алло! Алло» вперемежку со словами: «Той нге дай…» («Слушаю вас!»). С безошибочной интуицией и спокойствием девушка выбирает голоса самых нужных абонентов, которых во время боя надо соединять вне всякой очереди. А ведь это не пустяк; работа под вой и разрывы бомб, под трескотню пулеметов и гул самолетов врага… Десятки их кружат над городом, налет продолжается — и все-таки надо работать! Временами в наушниках ничего не слышно — такой грохот и шум стоят вокруг…

— Всем в убежище! — кричит кто-то.

Минь Синь не обращает внимания на эти слова. Впившись глазами в щит коммутатора, она делает свое дело среди пыли и дыма, наполняющих аппаратный зал. Да, совсем недавно, после варварских налетов на Донгхой, рабочие и служащие Виньлиня на специально созванном общегородском собрании поклялись, что, когда, придет их черед, каждый останется на своем посту, где он нужнее всего. Но кто тогда мог предвидеть, что день испытания их хладнокровия, отваги и мужества придет так скоро?

Смелая телефонистка работала за троих, не обращая внимания на то, что происходило вокруг. Только внезапный громкий крик радости, когда на линии кто-нибудь докладывал, что сбит еще один стервятник!

* * *

Нгуен Дык Чи — крестьянин из ближайшего селения, примерно сорока лет, выправка и движения военного человека. Та Нгок Куинь — лет двадцати с чем-то, рабочий с плантации маниоки. Во Вань Минь — восемнадцатилетний парень, худощавый, болезненный. Все трое не задумываясь бросились тушить загоревшийся поблизости дом. Девятнадцатилетняя Нгуен Тхи Мот, худенькая, маленькая, несмелая. На год старше ее, но такая же робкая Нгуен Тхи У. Обе работают на плантациях маниоки. Семиклассник Нгуен Ван Винь и его сверстник Нгуен Тхо. Мальчики оказали помощь защитникам го рода: перевязывали раненых, гасили «зажигалки»[23] и бегом таскали ящики с патронами.

Эта группа людей, которым трудно говорить о себе, — участники территориальной самообороны города Винь-линь. Я пристально гляжу на них, прислушиваясь к интонациям их голосов. Простые, добродушные люди — народ! Но в их ответах я нахожу новое значение привычных слов: родина, борьба, победа. Тысячи вот таких же вьетнамцев — крестьяне, мгновенно бросающие работу на полях по первому сигналу тревоги; молодые девушки из санитарных отрядов; подростки, хватающиеся за оружие при первом, еще далеком рокоте самолетов — встали на защиту священной и древней вьетнамской земли.