Мост на реке Бенхай - [38]

…Наш автомобиль останавливается у перекрестка возле большого сарая. То, что я здесь увидела, мне никогда не забыть! На огромной площади, огороженной деревянным барьером, было собрано более трех тысяч человек, одетых в грязные лохмотья. Они стояли так плотно друг к другу, что казались единой колышущейся массой. В каждой паре узловатых, тощих и натруженных рук — ивовые корзинки. Эти существа — образ нищеты и отчаяния: исхудавшие или опухшие от голода лица, беззубые рты, погасшие взоры, гниющие раны. Неведомо даже — мужчины это или женщины, молодые они или старые? У этих людей нет ни возраста, ни пола. Просто одна чудовищная нищета, тысячами уст издающая ужасающий, нечеловеческий вопль. И эту едва живую от голода толпу сторожат сытые, плотные, раскормленные полицейские, не жалеющие палок…».

Да, как сказали мне вьетнамские друзья, в этой перенаселенной местности нужда приводила тогда крестьян в отчаяние и вызывала бунт. Андрэ Виоллис так излагает свои наблюдения и рассказы очевидцев:

«Однажды властям донесли, что колонна невооруженных манифестантов движется по берегу реки в сторону города. Было шесть часов утра. Навстречу колонне отправили машину, посадив в нее солдат со станковыми пулеметами. Каратели устроили засаду за поворотом, на скрещении дорог. Когда тысячи демонстрантов показались на этом перекрестке, солдаты открыли шквальный огонь. Раздались душераздирающие крики беззащитных людей, стоны умирающих, вопли перепуганных женщин…. Результат — около тридцати убитых, сотни раненых. Вскоре после этой бойни некий чиновник из того же округа донес, что на следующую ночь должна состояться новая демонстрация. «На этот раз не стреляйте, — предупреждал он, — это не целесообразно». Но французский резидент ответил: «Не тратьте слов! Все это коммунисты, и мы уничтожим их до последнего!» В результате новые волнения, новые жертвы. Было это в декабре 1931 года. В те же дни в Тунжя, поблизости от Куангне, стало известно о готовящемся в ближайшую ночь собрании в лесу, на поляне. Туда направили станковый пулемет с пятью солдатами. В полночь на поляне собралось почти восемьсот крестьян. Было полнолуние. Выступило несколько ораторов. Присев на корточки, люди внимательно слушали их, аплодируя каждому выступлению. Вдруг загремели выстрелы. Пулеметчики выпустили две ленты. Стреляли в упор — с расстояния 15 метров. Сто тридцать человек было убито, всех раненых каратели увезли. Тех из них, кто выздоровел, отправили в тюрьму, которая в данных условиях была равносильна смертной казни».

Мы беседуем с Фам Динь Донгом, участником крестьянских восстаний тридцатых годов. С исключительной точностью, с детализацией каждого факта, с явной заботой о том, чтобы не пропустить какой-нибудь подробности, он описывает события, представляющие собой одну из трагических страниц истории «красной провинции»:

— Голод в тридцатые годы был страшный… Нищета… Казалось, ничего худшего на свете быть не может… Районы эти относятся к наиболее высоким по плотности населения во всем прежнем Аннаме. Здесь часто бывали катастрофические паводки и разливы, но не реже случалась и страшная засуха. Можно было бы подумать, что сама земля восстала против человека, что она не желает кормить его… Да и теперь еще нам нелегко! Но голода нет давно, риса хватает для всех… А тогда, в 1930 году, нужда прижала нас к стене, довела до крайностей. Крестьяне из окрестностей Виня выступили против одного из самых богатых местных помещиков — Ки Виена. Пригрозив ему сжечь дом и усадьбу, крестьяне захватили его рисовые поля. Ки Виен немедленно обратился за помощью к французам. Они тут же прислали солдат… Восемнадцать человек пало на месте от рук колонизаторов. В селах забурлило. Начались стихийные демонстрации. На стороне крестьян выступили рабочие немногочисленных предприятий, расположенных неподалеку от Виня и в самом городе, в частности коллектив спичечной фабрики… Я помню большой марш-манифестацию в деревне Тханьдан. Газеты писали тогда, что в нем участвовало три тысячи человек, в действительности же людей было значительно больше. К демонстрантам присоединились жители многих окрестных сел. Появились листовки, призывающие к участию в борьбе. Мы выломали ворота местной тюрьмы, и заключенные там наши товарищи оказались на свободе. Молодой чиновник Ле Кхак Туонг, управлявший деревней Тханьдан, напуганный грозными событиями, удрал и спрятался в укромном местечке, чтобы переждать бурю. Однако крестьяне нашли его и силой привели в канцелярию, где и заставили принять петицию, содержащую их требования…

Простой обелиск, перед которым нас просят остановиться, воздвигнут в память жертв варварской бомбардировки села французскими самолетами. Здесь погибло более ста человек и свыше трехсот ранено. События того времени, происходившие во «взбунтовавшейся провинции», как бы перекликаются с современностью: в течение долгих восьми лет «грязной войны» новое поколение, сороковых и пятидесятых годов, каждым днем своей борьбы утверждало, что оно тоже предпочитает умереть стоя, с гордо поднятой головой, чем жить на коленях.