Мост на реке Бенхай - [36]

Мы спускаемся под землю. В хонгайских шахтах нет ни вытяжных стволов, ни шахтоподъемников: уголь залегает неглубоко. Я спрашиваю: предусматривается ли проходка вертикальных стволов? «Да, — отвечают мне, — но это будет осуществляться постепенно».

Громко шипит сжатый воздух. В штреках душно, словно в римской бане… Обнаженные до пояса горняки вгрызаются в черную угольную целину.

* * *

Ослепительная голубизна моря сливается с лазурью неба. Бесчисленные скалы, разбросанные по всему заливу Халонг, похожи на форты и бастионы. Некоторые из них напоминают неестественно огромные силуэты людей или зверей.

— Посмотри! — показывает мне Нинь. — Не правда ли — черепаха, вынырнувшая из воды? А вон дракон: он притаился и выжидает добычу, чтобы внезапно на пасть на нее… Там, дальше, — слон! А это — гигантская курица, сидящая на яйцах… Или вот — горная птица!

Мы сидим на носу катера, легко и быстро скользящего по спокойной воде. Очень хочется есть! По моей вине мы дольше, чем было запланировано, бродили по шахтам, и у нас не хватило времени на обед — спешили совершить прогулку по заливу. Но заботливый и предусмотрительный Нинь все же сумел «организовать» так называемый сухой паек. Это просто счастье! Ведь на море всегда развивается аппетит… Мы быстро и без особых церемоний поглощаем рис, креветки, вареную курицу, бананы. Солнце припекает, жара становится мучительной…

— Ты обещал рассказать… — я выжидательно гляжу на Хоана. Нет, от второй легенды я не откажусь, пусть не ждет!

— О чем?.. О происхождении скал в заливе Халонг? Да, обещал, помню. Но что ты предпочитаешь: легенду или правду?

— И то, и другое!

— Вот как! Ну, что с тобой поделаешь? Пусть будет так!.. Старые люди говорят, что много лет назад жила в этих местах прекрасная девушка. В нее влюбился морской дух, умевший превращаться в человека. И становился он тогда таким красавцем, что кружил головы всем окрестным девушкам, они не догадывались о его происхождении. Но вот завистницы, прознав о том, что молодец выбрал самую прекрасную из них, обманом завлекли ее в глухое место на берегу и там столкнули в море. Морской дух долго искал свою избранницу, забрасывая сеть в самую глубь моря, пока наконец не вытащил ее мертвое тело. Он не поверил своим глазам, когда увидел покойницу, и в отчаянии решил разделить ее судьбу. Прыгнув в сеть, где лежала его любимая, он вместе с ней погрузился в море… Но злые подружки не пожелали расстаться с ним! Избавившись от соперницы, они теперь хотели во что бы то ни стало удержать красивого юношу на земле. Пытаясь помешать ему, они вцепились в сеть и стали тащить ее назад. Тогда разъяренный морской дух рванул сеть на себя. А был он наделен нечеловеческой силой! Коварные девушки попадали в волны залива и навечно остались в нем неподвижными скалами…

Катер покачивает, трудно записывать. Усевшись поудобнее, я прошу Хоана поведать мне историю одного местного литератора. К моему огорчению, нам не удалось встретиться с этим хонгайским писателем-горняком. Он родился на территории угольного бассейна, живет там и пишет только о нем.

— Его зовут Во Ху Там. Ему сейчас тридцать с чем-то лет… — начинает свой рассказ Хоан. — Он был совсем неграмотным. Только после августовской революции 1945 года Там научился читать и писать. С детства Там работал на шахтах Хонгая. Но даже будучи неграмотным, он создавал стихи. Люди охотно слушали их, так как это были стихи о них самих, об их горькой доле и тяжком труде…

Слушая Хоана, я перестаю удивляться тому любопытному явлению, каким стало творчество поэтов-любителей, поэтов-импровизаторов, нараспев декламирующих строфы собственных стихов. Как единодушно уверяют меня вьетнамские товарищи, нельзя такие выступления назвать «любительщиной» в негативном значении этого слова — стихи эти обладают всеми поэтическими достоинствами.

Едва Во Ху Таму исполнилось восемь лет, он уже на чал работать на шахте. Пришлось мальчонке носить тяжелые корзины с углем от лавы до вагонеток. Частенько под этой тяжестью он даже не мог приподняться на цыпочки: чтобы достать до края вагонетки и высыпать в нее уголь, ему приходилось забираться на камень. Да, работал малыш чуть ли не наравне со взрослыми. Вообще детям здесь было труднее — они больше, чем другие рабочие, зависели от милости или немилости надсмотрщиков и мастеров, а получали всего 6–8 су в день. На десятом году жизни Там воочию увидел и навсегда запомнил большую забастовку горняков.

Прошло несколько лет, и вот уже отдыхающие после тяжелой работы шахтеры внимательно слушают юношу, декламирующего свои стихи. Они не могли тогда попасть на страницы какой-либо вьетнамской газеты: от них в ужасе шарахнулся бы любой редактор и издатель. Просто удивительно, что вездесущая колониальная полиция не заинтересовалась замурзанным, грязным подростком, который громко и смело декламировал:

В нашей земле угля куда больше,

чем травы на лугах.

В нашей земле угля куда больше,

чем деревьев в лесу.

Кто, если не мы,

добываем его из земли своими руками?

Это мы все, старые и молодые,

гнем наши спины покорно, словно мы буйволов стадо.

Уголь мы добываем, а богатеют на нем пришельцы,