Мост на реке Бенхай - [25]

— Я читал об этом в газете! — вмешивается Нинь. — За такую инициативу их предприятию была вручена высокая награда. Но о себе они распространяться не любят: слишком скромны.

Перейдя на вьетнамский язык, Нинь о чем-то спорит с обоими парнями: видно, пытается уговорить их продолжить беседу.

— В чем дело, Нинь? — спрашиваю я.

— Да вот прошу рассказать их весьма любопытную историю, а они отказываются.

Все-таки Нинь взял верх. Наши случайные спутники понемногу разговорились.

На бумажном комбинате возводили заводскую трубу. Высокую — почти шестидесятиметровую. Рабочие с каждым днем взбирались все выше и выше и уже не могли сноситься с мастером и прорабом. А телефона не было. Пришлось пользоваться световыми сигналами. Легко сказать! Попробуйте-ка оперировать такими сигналами на большой высоте при частых дождях, да еще когда беспрерывно дует сильный ветер и каждый шаг, каждое неосторожное движение грозит верной смертью… Дело рискованное. Однако за восемнадцать дней до срока готовая заводская труба гордо высилась над окружающей местностью.

— А вот когда вскоре из СССР прибыли новые машины и агрегаты для комбината, мы сами так и не смогли их смонтировать… — добавляет второй рабочий, — Тут уже не помогли ни отвага, ни стойкость, ни упорство! Просто мы убедились, что многому должны научиться. Нам тогда очень помогли советские специалисты. Стало быть, впредь надо крепко овладевать знаниями.

Снова мелькают станционные постройки: Иенбай. Наши случайные попутчики прощаются и соскакивают на перрон.

— Я хорошо понимаю опасения ребят, — провожая их долгим взглядом, тихо говорит мне Хоан. — Проблемы, о которых они тут рассказывали, вам, европейцам, могут показаться незначительными. Заводская труба, водопровод, строительный лес… «Да ведь это мелочи, простое дело», — скажете вы.

— Нет, Хоан, не скажем! Это совсем не мелочи. Я еще не забыла, какими были варшавские фабрики в 1945 году!

Четверо немолодых мео несут на примитивных, связанных из бамбука носилках больную женщину. Откинутая назад голова, белое, бескровное лицо, на крепко сжатых губах застыла гримаса боли.

— Несчастный случай! — объясняет Нинь; он успел переговорить с носильщиками. — Придавило деревом.

— Тут имеется больница?

— Конечно. Поэтому несчастную и доставили сюда. У нее теперь есть все шансы остаться в живых. А раньше об этом и речи не могло быть.

— Иенбай — это центр провинции?

Хоан подтверждает. И тут же торопит меня: пора садиться в вагон, уже дан сигнал к отправлению…

У «Красного города» Йенбая — довольно любопытная история. 10 февраля 1930 года над цитаделью, где расположился гарнизон французских войск, вдруг взвился алый флаг!

— Было восстание? — спрашиваю я.

— Да. Но, к сожалению, неподготовленное, стихийное и потому закончившееся поражением восставших.

Во Вьетнаме действовала тогда организация, зачастую боровшаяся против колониализма путем совершения актов индивидуального террора. Она называлась Вьет Нам Куок Зан Данг — Национальная партия Вьетнама. Основал ее некий учитель, среди ее сторонников была часть интеллигенции, студенты, служащие и солдаты. Им снилась независимая республика, они склонны были сражаться за нее при помощи бомбы, динамита и револьверной пули. Но эти националисты не имели поддержки там, где всегда искали и находили ее коммунисты, — среди крестьянства. Члены ВНКЗД не понимали простой истины: террор — это путь в тупик, а не к свободе.

В этой стране сталкиваешься с историей на каждом шагу. Она обращается к вам не только языком — камня и древними достопримечательностями, но прежде всего воспоминаниями. При этом нельзя забывать о современности, которая здесь тесно связана с историей…

Хоан достал карту.

— Видишь йенбай? Отсюда недалеко до китайской границы, которая проходит рядом с городом Лаокай. Ты скоро увидишь его. Заговорщики, которые возглавили это стихийное восстание, рассчитывали на поддержку единомышленников, находящихся в Китае. Они полагали, что восстание быстро охватит весь Северный Вьетнам. Начали агитировать вьетнамских солдат, служивших в местном гарнизоне…

— А разве были такие?

— Были.

— И они добровольно шли в армию врага?

— Конечно нет! Просто существовал колониальный приказ: каждое селение обязано выставить определенное число людей, годных к военной службе. Крестьяне проводили жеребьевку: никому не хотелось добровольно надевать на себя чужой хомут. Но деревенские богачи умели подстроить дело так, что их сыновья почти никогда не попадали в подразделения так называемых туземных формирований. Как правило, в армию брали сыновей бедняков и наиболее беззащитных жителей…

Я мысленно представляю себе день 10 февраля 1930 года, когда над французской цитаделью в Йенбае на короткое время взвился алый стяг. Он развевался также и в Камтхао, над домом префекта. Кое-где успели вспыхнуть локальные бунты, в селах провинции Хайзыонг среди крестьян начались волнения…

— Кажется, и в Ханое тогда взорвалось несколько бомб? — прислушиваясь к нашему разговору, добавляет Нинь.

— Но все это, повторяю, было стихийным! — продолжает Хоан. — А потом… Потом селения провинции Хайзыонг враг подверг жестокой бомбежке с воздуха… Такие разрозненные и хаотические действия похожи на мелкие костры, которые кое-где лишь подпалят джунгли, но не смогут сжечь сколько-нибудь значительного участка леса.