Мост к людям - [111]

В день, когда произошла роковая встреча с Жанной, Сергей получил письмо от матери. Старуха, как видно, была женщиной твердого характера. Примостившись на дне траншеи, Сергей от души смеялся, повторяя вслух ее строжайшие инструкции относительно правил поведения на войне. «Не в свое дело не лезь, — наставляла она, — ибо попадешь в какую-нибудь неприятную историю, я тебя знаю. И имей в виду: возвратишься домой с шишкой на лбу, так тебя разделаю, что забудешь, как звали». Ничего не скажешь, своеобразная личность. Не знаю, было ли ей известно, что сын ее имеет уже три нашивки за ранения? Впрочем, если Сергей и утаивал это от нее, то, разумеется, отнюдь не потому, что побаивался маминой розги.

В стилевом отношении письмо было вполне выдержано до самого конца, хотя и трудно было сказать, где она шутит, а где пишет серьезно. Покончив с директивными установками, мать перешла к деловой информации о домашних делах. Я слушал это оригинальное письмо и представлял себе властную и бескомпромиссную женщину, которая рано осталась вдовой и должна была быть одновременно и матерью, и отцом для своего сына. Хорошо воспитанный Сергей представлял собой наглядное доказательство того, как благотворно влияет на человека разумная материнская суровость.

— Что, попадало в детстве? — спросил я.

— Случалось… — ушел Сергей от прямого ответа. Он аккуратно сложил письмо вчетверо, всунул в конверт и спрятал в планшетку.

И как раз в этот миг застрочило несколько вражеских пулеметов одновременно. Мы насторожились. На фронте нашей роты уже около часа царила тишина, и внезапная стремительная стрельба заставила нас быстро подняться. Очереди были настойчивые, перерывы короткие, и казалось, что они прямо захлебываются в стремлении догнать друг друга. Мы застыли, пораженные какой-то удивительной целенаправленностью вражеских очередей — стрельбы, никак не похожей на сонное напоминание вражеских наблюдателей о своем существовании, к которому время от времени прибегают обе стороны, когда фронт молчит. Не походило это и на огневую подготовку атаки. Ясно было, что с разных позиций бьют в одну точку, и точка эта не только быстро двигается, но и может исчезнуть из виду и добыча выскользнет из рук.

В глубине траншеи что-то глухо затопало — кто-то бежал. Мгновение спустя из-за поворота появился боец и крикнул:

— Там девушки, надо прикрыть!

Боец страшно запыхался. Он даже не попытался доложить как положено, и такое необычное поведение выдавало предельное возбуждение, как, впрочем, и то, что дело действительно не ждет. Я взялся за бинокль и направился было к приступку, специально оставленному в стене, чтобы с него наблюдать за полем боя, но сразу же передумал, нагнулся к телефону и произнес в трубку:

— А ну, дай по пулеметным гнездам штуки по три!

В овраге глухо грохнуло, и над головой пронесся знакомый свист. Снаряды летели один за одним, и свист тоже казался сплошным, как и очереди из вражеских траншей. С минуту земля тряслась, воздух содрогался и гудел, потом вдруг все стихло, словно грохот срезало ножом. Встав на приступок, я припал к окулярам бинокля и почти сразу заметил какое-то светлое пятнышко на выгоревшей прошлогодней траве. Девушка лежала лицом книзу на прогалине у самой опушки, — может, притаилась, а может, и пришита пулей к земле.

Я почувствовал, что Сергей стоит сзади меня и нетерпеливо ждет своей очереди, но не мог оторваться от бинокля, не удостоверившись, мертвое это пятнышко или живое. Последний снаряд взорвался, и все стихло. Девушка еще с минуту лежала неподвижно, потом едва заметно зашевелилась и тяжело привстала на колени. Вдруг она стремительно сорвалась с места и бросилась в сторону наших траншей, почти не пригибаясь. Сразу же затарахтел одинокий пулемет, защелкали автоматные очереди. Должно быть, Сергей не выдержал напряжения, вырвал у меня бинокль. Но сейчас уже в этом особой нужды не было, девушка бежала совсем близко. Стрельба снова усиливалась, и я увидел, как Сергей сорвал с головы фуражку и начал помахивать ею — то ли чтобы отвлечь на себя вражеский огонь, то ли для того, чтобы показать девушке, куда бежать. В тот же миг на донышке его фуражки сверкнули две яркие, четко очерченные дырочки.

Видимо, девушка заметила знак, поданный ей Сергеем. Прошла еще минута, над гребнем траншеи промелькнула тень и свалилась прямо на руки Сергею. Девушка оказалась настолько легкой, что, подхватив ее, он даже не пошатнулся и продолжал стоять на приступке с неожиданной ношей на руках, словно не зная, что с ней делать дальше.

Вот так я ее впервые увидел. И хотя на протяжении всего следующего дня встречал ее не раз, лицо Жанны мне запомнилось именно таким, каким оно было в ту минуту. Широко раскрытые глаза, в которых застыли страх и изумление одновременно, внимательно смотрели на Сергея. Казалось, что лицо девушки состояло только из них, из двух большущих глаз, застывших в немом и напряженном созерцании. Я хорошо помню, как их начало застилать чем-то похожим на туман, они покрылись влагой и быстро наполнились слезами, появившимися неведомо откуда. Через мгновение выемки глазниц налились до краев, и тяжелые, прозрачные капли начали просачиваться сквозь изгородь темных ресниц, медленно расплываясь по запавшим щекам, на которых едва заметно розовел болезненный румянец. Но даже теперь, когда плач уже сводил судорогой нежную шею, Жанна продолжала молча смотреть только на Сергея, будто среди всех нас лишь он один был ее спасителем или именно тем, кого она всю жизнь искала. И, словно внезапно поняв, что наконец нашла, девушка задрожала всем телом, тихо зарыдала и припала к его груди мокрым лицом.