Мост из пепла - [5]

Ван Дайн обернулся.

Смуглолицый человек, одетый в зеленые слаксы и линялую спортивную рубашку, стоял у стены, левая нога его отдыхала на широкой черной сумке. Плотно сложенный, с широким лбом, темными глазами, тяжелыми бровями, чуткими ноздрями…

— Да, — ответил Ван Дайн, — это наваждение. Вы знаете, что случилось?

Его собеседник кивнул.

— Как я уже сказал, мне хотелось с вами поговорить.

— За тем-то вы и остановили время?

Послышалось нечто похожее на смех.

— Произошло как раз обратное. Я ускорил вас. За время, которое вам покажется несколькими минутами, вы можете развиваться с экстремальной быстротой. Только скажите мне, когда начнете. У меня даже еда с собой. — Незнакомец встряхнул свою сумку. — Подходите, прошу вас!

— На самом деле вы не разговариваете, — заметил Ван Дайн. — До меня только сейчас это дошло. Ваши слова звучат у меня прямо в голове.

Человек снова кивнул.

— Это происходит здесь или пишется в записях. Послушайте! — Он улыбнулся. — Вы не можете расслышать даже собственного шарканья. Звук — неудачная шутка всего на миг… Или наоборот, мы сами для нее слишком непробиваемы. Давайте же! Время — дорогой товар.

Он повернулся, и Ван Дайн последовал за ним вон из здания. Смуглолицый считал, видимо, что открывать дверь нет необходимости: слишком долго. Он взял Ван Дайна за руку и сделал что-то со своей сумкой. Они поднялись в воздух.

Несколькими минутами позднее они присели отдохнуть на крышу здания. Здесь незнакомец обернулся и жестом указал на Ист-ривер, кусок мутного стекла, и на затуманенное небо, мраморное, — пряди дыма лежали на нем, как вздувшаяся рыба на отмели.

— Вот оно. И там… — Он взял Ван Дайна под руку и повел на другой конец крыши. — Город…

Ван Дайн огляделся, скользнув взглядом по городу, тихому, где неподвижные автомобили лежали, приникнув к морскому дну своими выхлопными трубами, — скучные, надежные с виду, с флагштоками, гидрантами, рядом с кустами, подписями, мотками провода, световыми столбами; с травой, несколькими деревьями и бродячим котом все это составляло единство. Он смотрел вверх, на темные тучи, вниз, на освещенное место и тени на тусклых поверхностях машин.

— Что именно я должен, согласно вашему желанию, увидеть?

— Осквернение, — ответил собеседник.

— Я хорошо сознаю его суть — особенно сегодня.

— …И мощь, и красота…

— Не могу отрицать.

— Решение, настоять на принятии которого вы хотели… Как вы думаете, каковы его реальные шансы?

— Все надеются, что голосование будет закрытым.

Смуглолицый незнакомец кивнул.

— Но что несет решение по существу? — спросил он. — Этот текст окажет некоторое давление на другие нации, не предлагая им стать участниками нескольких уже существующих договоров, целью которых является ограничение загрязнения морей и атмосферы. Каждый в принципе согласен с тем, что миру надлежит быть чистым, хотя существует жестокое противодействие предложенным мерам.

— Которое тоже можно понять. Благоденствующие могущественные нации мощью своей, своим здоровьем, уровнем жизни обязаны другим, эксплуатируемым народам, — сказал Ван Дайн, — их-то теперь и призывают к воздержанию, причем призыв звучит как раз в тот момент, когда те, другие, выходят на уровень, позволяющий им дать себе волю в инициативах иного рода и снять урожай сходных выгод. Поэтому подозревать нас в плутовстве, воспринимать наши предложения как результат заговора неоколониалистов и воздерживаться от участия в нем с их стороны просто проявление человечности.

— Просто проявление человечности, — откликнулся собеседник. — Вот в чем, к несчастью, проблема, — и гораздо более широкая проблема, чем вы, возможно, представляете. Я ужасно уважаю вас, доктор Ван Дайн, и поэтому решил потратить время на то, чтобы объяснить вам, что на самом деле означает это слово. Человечность. Вы думаете, Ликей и остальные были правы, полагая, что именно Восточная Африка оказалась немного гуманней, оттого и далась первой им во власть и была допущена к рычагам гуманного бизнеса?

— Вполне возможно. Знать наверняка мы никогда не будем, но речь идет об очевидности…

— Я избавлю вас от сомнений. Отвечать следует однозначно — да. Тогда-то им и удалось это сделать. Но в том, что произошло, они не обошлись без чужой помощи — и тогда, и в другие переломные моменты, гораздо раньше, очень давно.

— Не понимаю.

— Разумеется! Ваше обучение было основано на замечательном предположении господства логики и неприкосновенной уклончивости телеологии. Вы — жертва вашего собственного логического мышления. Нет пути, по которому вы могли пройти к должному выводу, о котором маловато говорят. Кроме всего прочего, этот вывод телеологичен: человеческая раса была предназначена служить неким завершением, и закат ее нам уже виден.

— Безумие! Нелепость! — проговорил Ван Дайн, и смуглолицый человек указал в сторону города.

— Можете заставить вещи двигаться снова? — спросил он. Ван Дайн опустил голову. — Тогда выслушайте меня до конца. Отложите вынесение приговора до того времени, когда я закончу рассказ. Есть хотите?

— Да.

Незнакомец полез в свою сумку.

— Сандвичи, вино, лимонад, шоколад, кофе… — Он вытащил скатерть и разложил на ней снедь. — Ешьте и слушайте.