Мост - [42]

— И на том спасибо, — усмехнулся Радаев. — Не веришь сегодня, поверишь завтра. Осталось недолго. А пока наблюдай за проделками этого… трижды анархиста… Богатеев поведет он на имение Киселева! В случае чего, дай знать через Тражука…

— А Илюша уже стал большевиком? — вдруг спросил Тражук.

— Ох уж этот Илюшка! — расхохотался Радаев. А смеялся он так заразительно, что Семен и Тражук невольно начали ему вторить, не понимая, что развеселило гостя. — Ох уж этот Илюша! — повторил Радаев. — Шибко он проштрафился. Наказал я его, разжаловал в анархисты. Отдубасил Илюшка хромого почтальона, а потом сам поил его самогонкой. Бил, приговаривая: «Это тебе за письма, которые ты относил Ваське», а поил, убеждая не делать этого впредь. Плохо, конечно, поступал Афонька Хромой, но чинить самосуд — не порядок.

…Было заметно, что Радаев доволен. Семен ему приглянулся: ничего парень не обещает, но, видать, сделает больше, чем иной посулит.

Семен Радаева понял с полуслова.

— Значит, воришки у вора хотят дубинку украсть? А мы помешать должны, — рассуждал он вслух. — А большой вор, ты считаешь, в наших руках? Надо ли, Николай Васильевич, нам заботиться о помещичьем добре?

— Надо, — отрезал Радаев. — Говорю тебе: не сегодня завтра утвердится трудовая народная власть.

— Хитро ты вправляешь мне мозги, товарищ большевик, — сказал Семен. — Хочешь меня убедить, что большевики, взяв власть, будут не ломать, а беречь, не разрушать, а строить. Если вы такие хозяйственные люди, пожалуй, но только я, но и мой дядя станет большевиком, — усмехнулся он.

— Насчет дяди — большой вопрос! — рокотал бас Радаева. — А за тебя я спокоен. Мозги у тебя на месте: лучше меня сформулировал задачи большевиков после прихода к власти.

Тражук мало что понял из этого разговора, но это не так уж важно! Важно, что дядя Коля и Семен пичче теперь друзья, как Румаш и Илюша…

В Чулзирме о наступлении новой саманы первым узнал Тражук. Он получил письмо от Румаша. Вначале шли сплошные лозунги, которые, видимо, перекочевали на странички прямо с улиц Стерлибаша: «Долой капиталистов и помещиков! Да здравствует Советская власть! Фабрики и заводы — рабочим, землю — крестьянам! Да здравствует председатель Совнаркома товарищ Ленин!..»

Румаш сообщил, что в Стерлибаше провозглашена Советская власть и создан Совнарком с товарищем Шепелевым во главе.

«Для защиты Советской власти от всех ее врагов мы организовали Красную гвардию из добровольцев, — писал Румаш. — Я записался первым. Нам раздали винтовки, но у меня есть и наган. Мы охраняем завод и патрулируем улицы. Напишите, как у вас там, создан ли Совнарком, организуете ли Красную гвардию?»

Тражук показал письмо Семену. Тот прочитал, задумался и вдруг разразился бранью в адрес своего дяди. Когда немного отвел душу, объяснил удивленному Тражуку:

— Черт знает что! Прошло уже десять дней, как большевики взяли власть, а мы с тобой ничего не знаем. Дядя вчера только вернулся из Кузьминовки. Не может быть, чтоб ничего он там не узнал! И Радаев промолчал. Не доверяют мне ни те, ни другие.

Тражук только удивленно хлопал глазами.

— А может, Радаев и вправду не знал, а? — задумчиво спросил Семен.

— Он не знал, Семен пичче, ей-богу, не знал… — горячо подтвердил Тражук.

— И чего божишься, святая ты душа. Откуда тебе знать, чего знал и чего не знал Радаев? Хотел бы я, чтоб ты и меня так же горячо защищал, ничего обо мне не зная, — и Семен раздул щеки, захлебываясь тихим смехом и явно приходя в хорошее настроение.

— Вот что, друг, — сказал он, став серьезным, — беги в Сухоречку, пусть Радаев почитает письмо от Румаша. Тогда увидим, знал он или не знал. Да спроси, что нам делать с куштанами, если они примутся за имение Киселевых. А я пойду к дяде Павлу, выпью с ним чарку, чтоб он развязал язык.

Павел Иванович, оказалось, знал многое. Он привез газеты с декретами новой власти о земле и о мире. Перед приходом Семена Мурзабай по газетам пытался понять: кто же пришел к власти? Все фамилии, кроме Ульянова-Ленина, были ему незнакомы.

Декреты пришлись Мурзабаю по душе, особенно о земле. Не надо будет платить за аренду. Да и о мире правильно. Все вроде бы хорошо, а вроде бы и ненадежно. Эх, кабы было полное согласие в самой России. Что там в России, в самой-то семье согласия нет. Семен за большевиков, а Назар… Где-то он теперь, Назар, и где его генералы? Корнилова и других, говорят, пересажали, а от Назара нет известий. Живой ли? А если живой, наверно, будет стрелять по большевикам.

Мурзабай, увидев вошедшего племянника, хотел было спрятать газеты.

— Думал, кто чужой, а это ты, оказывается, — смущенно оправдывался он. — Во всем разобраться надо. На, читай, скажи свое мнение.

Семен был доволен: сегодня дядя и без самогона разговорчив. Он схватился за газеты, а дядя рассуждал:

— Белянкин меня удивил. Он, видишь ли, теперь не против большевиков! Мы, объявил, левые эсеры, голосовали за Советскую власть, но входить в правительство пока воздержимся! Мы, говорит, будем признавать Советы потому, что у нас есть свой — Совет крестьянских депутатов. Это что же, выходит, он стоит за двоевластие? Белянкину я не верю. Ну вот не лежит к нему душа, хоть ты что!