Мост - [125]

В воскресенье затрезвонили колокола, а «свадебная свита» раздобыла лодки — праздник продолжался на воде.

И снова гремела песня, вызывая дальнее эхо:

Из-за острова на стрежень,

На простор речной волны

Выплывают расписные

Стеньки Разина челны.

Гуляли два дня — понедельник и вторник, качались на качелях. Румаш и Оля, держась за веревки, не раз взлетали в небеса. Вокруг молодой пары целые дни топтался народ — и друзья из села, и однополчане при шпорах и с саблями. Филька пытался ласково отвадить молодежь. Сам он никогда не играл своей свадьбы, но своего командира понимал, как и всегда, безошибочно.

В среду, еще до выхода полка из села, чулзирминцы начали в поле работы. Но не всюду: в сторону Верблюд-горы красноармейцы никого не пускали, там должны были начаться вскоре бои.

Утром Тарас запряг пегашку и приготовился выехать в поле вместе с артелью дяди Кирилэ. Мальчуган, уже держа вожжи, устроился на мешках с семенным зерном. Из дома Анук, где все они так и жили, выбежал Румаш.

— Постой, Тараска, погоди, — крикнул он. — Возьми поесть — яиц тебе наварили да сомятины нажарили. Тетя Ингэ тебе все своими руками приготовила и принесла чуть свет.

Брат обнял Тараса и крепко поцеловал.

Тарас растерялся — до этого утра брат его ни разу не целовал. Сабля рукояткой ткнула Тараса в бедро — легкий удар острой болью отозвался в сердце мальчика.

Румаш и его друзья готовятся в бой. Вот брат повесил саблю. Для чего она нужна? Рубить головы врагам. И Румашу может враг снести голову с плеч. Мальчика так взволновали мысли о тяжелом пути, что предстоит Румашу, — он еле сдержался, чтобы не зареветь.

И, не глядя на Румаша, Тарас натянул вожжи, лошадь тронулась.

Когда поднялись на холм и доехали до Кивзюрта, откуда-то со стороны Лысой горы долетел треск первого залпа.

Сигнал! Тарас оглянулся на село: отсюда, издали, оно казалось растревоженным муравейником — по улицам и переулкам туда-сюда сновали люди. Всадники собрались на дороге у склона горы, один выдвинулся вперед. Тарас решил — это его брат, командир первого эскадрона. Мальчику показалось, что он даже отсюда видит Румаша и его чуть искривленные при улыбке губы.

Румаш, обнажив саблю, что-то выкрикнул и пустил коня рысью. За ним поскакал эскадрон, за эскадроном — полк. Красноармейцы по косогору быстро мчались в сторону Верблюд-горы. Остановив пегашку, Тарас смотрел вслед…

Тараса сегодня отправили на дальнее поле, чтобы он пробыл там неделю, не возвращался домой.

Дядя Кирилэ, поди, уж там!

Тарас добрался скоро, но на пашню не пошел. Он лежал под распряженной телегой и горько плакал, прислушиваясь к далеким раскатам пушек за Верблюд-горой. Кирилэ хотел было унять мальчика, позвал его работать, но вмешалась Кидери, засевавшая поле вместо своего мужа — лентяя.

— Не трогай, пускай успокоится, — сказала она тихо. — Ведь там, за горой, его родной брат.

Кирилэ, глава артели, встал у межи лицом к востоку и трижды перекрестился. В час, когда там начались бои, здесь приступили к посеву.

…Оля целый день, не поднимая головы, пролежала в постели, прислушиваясь к грохоту сражения. К вечеру Захар переправил ее на лодке в Заречье. Весь путь они промолчали. Да и дорога успела сократиться: весенние воды спадали, Ольховка постепенно входила в русло…

В дни половодья полное счастье испытала Оля. Войдет ли в берега река ее счастья и будет спокойно нести свои воды? Не пересохнет ли летом до самого дна?

Кто знает?..

7

В двухэтажном красном доме, что на окраине города, разговаривали только по-чувашски. Иногда можно было здесь послушать и чувашские песни.

Улица напоминала деревенскую: не вымощена камнем, под ногами поскрипывал деревянный тротуар… Вдоль улицы выстроились дома, тоже деревянные… Дворы, огороженные дощатым забором, крашеные ворота. Между домами под железной крышей встречаются и крытые тесом, соломенных крыш не видать. По утрам, как и в селе, из ворот выгоняют коров, коз. И после того как пройдет стадо, над улицей надолго повиснет облако пыли.

Что ни говорите, а городского облика у этой улицы не было. Лишь двухэтажный кирпичный дом купца Мочалова несколько напоминал о городе. Прежде эта улица называлась Выгонная, а теперь Пролетарская. Семен Мурзабай не согласен с этим названием:

— Не Пролетарской ее надо было назвать, а Мещанской… Здесь ютятся закоренелые мещане.

В этом красном доме поселились втроем: Симун, Тражук и Анук Ятросова. Так их кликали в Чулзирме. В городе и они друг друга называли иначе. Они приехали сюда после окончания политшколы в Самаре.

Старика Ятросова не сразу освободили от его работы: наконец человек на пост заведующего отделом просвещения нашелся. Нужен был инспектор по чувашским школам, Ятросов временно исполнял эти обязанности. Старый учитель все ждал, когда окончат учебу и вернутся из Самары Николаев и Петров.

Они приехали только к началу лета. Но старик никак не предполагал, что вместе с двумя «самарцами» прибудет и его дочь.

— Партия меня направила работать в уком женоргом, — объяснила Анук свой приезд. — Буду сеять революционные идеи среди чувашских женщин.

Ятросов не удивился: кто-то и эту работу должен начать и возглавить. И все же старик не удержался, чтобы не проворчать: